и горя никакого не случилось с нею, точно поджидала
Зинка что-то, ведомое только ей, потому как на при
пухших губах всегда блуждала неопределенная улыбка,
а в глазах жила невысказанная просьба. Зинка ходила
29
занавеской, и легкий ситец колыхался под ее локотка
ми, словно бы там обнимался кто.
Коля База лежал на диване, протянув костистые но
ги на задний валик, и ему было хорошо. Он прислуши
вался, как шелестит платьем Зинка, мягко ступая ма
ленькими узкими ногами, как возится на полу ее сын
Толька, и ему захотелось до слезы в глазах, чтобы так
оставалось всегда. А для того, чтобы счастье продолжи
лось, нужно было сказать: «Зина, давай поженимся».
Но одно дело было просто кавалериться, постукивая
ночью костяшками пальцев в темное окно, потом, зами
рая, нетерпеливо переступать ногами и вглядываться
в белый призрак лица, проступивший на стекле, и, еще
не достигнув крыльца, уже представлять бог знает что,
с бешено рвущимся вон сердцем слушать, как хлопает
ся деревянный вертлюг и чмокают по половицам босые
ноги, а после в прохладном сумраке сеней тихо, чтобы
не потревожить детей, обнимать Зинку, пропавшую где-
то под мышкой, и слушать жадной ладонью горячее,
сонное ее плечо, как поначалу робеет оно и смущает*
ся, а потом, привыкнув словно, все послушнее подает
ся навстречу, и на тыльную сторону Колькиной ладони
опадает горячо вспыхнувшая щека. Во всем этом было
что-то греховное и запретное, отчего кровь вскипает и
бросается в виски особым образом, когда становятся
лишними всякий смысл и порядок, ибо остается только
страсть, переполнившая сердце, а телом владеет истома,
сладко потянувшая каждую жилку. Эти похождения
можно вспомнить наедине, и они ярко расцветут в па
мяти самой интимной подробностью; их можно сберечь
в сердце, чтобы при случае сравнить Зинку с другой
женщиной; ими можно похвастать в пьяном кругу дру
зей и почувствовать себя мужчиной.
А с женой уже все станет по-другому, жена всегда
одна, всегда рядом, стареющая на твоих глазах и бы
стрее тебя, потому что для себя ты надолго еще красив
и молод; жену не бросишь так просто, когда наскучит,
и если случится, что разминутся ваши дороги, то неожи
данно почувствуешь, как приросла она к тебе, ибо
сердце ее склеилось с твоим, ее душа переселилась в
твою, чтобы полонить и подчинить, а руки ее, которых
ты никогда не замечал, вдруг окажутся частью твоего
30
устоявшийся быт, но и ту кровь, которая течет в вас,
ибо она стала общей кровью, а иначе жизни дальнейшей
не будет — не будет тогда никакой жизни.
Может, и не думал обо всем этом Коля База, всего
вернее, что не думал, но словно бы кто держал парня
за язык, и уж который день не мог сказать он этих трех
слов: «Зина, давай поженимся» — хотя уже точно ре
шил, что Зинку берет за себя вместе с двумя довесками.
Коля скосил глаза вниз, увидал льняную Толькину го
лову и протянул серьезно:
— Ну, Толька, ты и поседел. Тебе на пенсию пора,
парень, давно пора.
— Это ты старик, ва-ва!— возмущенно выкрикнул
Толька, и глаза у него налились быстрой слезой.
— Не надо так, Толюшка,— пробовала усовестить
сына Зинка, но все повторилось снова, как было вчера
и позавчера: сын вскочил Коле Базе на грудь и стал
молотить кулачонками. Белый, как одуванчик, Зинкин
довесок был очень хорош, походил на Колю Базу, и тот
спрашивал ее: «Ну откройся, где подобрала. Открой
отца-то» — «Зачем тебе это, Коля?» — «Ну как — за-
коим, а вдруг...» — «Незачем, Коля,— отказывалась
Зинка ровным голосом, словно бы прислушивалась к
себе иль вспоминала что-то.— Никого у меня нет, кроме
тебя. Никого на свете. Только бросишь ты меня, чую,
что бросишь». Коля База кривился, отворачивал к стеч-
ке лицо. «Ну вот видишь, ты и молчишь».
— Вот тебе, База, вот!— разошелся Толька, и было
его не остановить.— Как пну, дак улетишь на луну. Я
во как сильно пинаю.
— Толя, нельзя так. Будешь ругаться, в школу не
примут. Туда хулиганов не принимают, правда, Коля?
— Точно, Это уж как есть. И в лес с собой не возы
му,— глухо откликнулся Коля База, занятый своими
мыслями.
Зина несмело прилипла подле, на самый краешек
дивана, похожая на девочку припухлыми губами и ма
товой гладкостью лица. Поглядывая украдкой за сы
ном, взъерошила отросшие волосы ухажера: они совсем
выцвели на солнце и ломко шуршали. Толька, высмот
рев материны ласки, ревниво потускнел, растерялся,
вдруг звонко соскочил на пол, скрылся за занавеской и
31
нула и тревожно оглянулась. Может, она услышала
страх перед неизбежным одиночеством, может, она уже
предвидела все, и картина, которую нарисовало удив
ленное воображение, была ужасна...
— У Германа сестра Галька приехала,— вдруг ска
зал Коля База, не открывая глаз.— Такая наряжуха,
такая выставка, огонь из ноздрей.
— Вот и невеста тебе. Чего теряешься?— откликну
лась Зинка потускневшим голосом, и радость, будора
жившая душу на самом пределе, мгновенно слиняла.
— Д а брось давай,— лениво процедил Коля, по-
прежнему не глядя на женщину.
— Чего бросать-то. Девка видная, образованная, не