Золотое дно (сборник)

мне ровня.

— Чего?,.. Да она худая, как коза, только и есть,

что волосня распущенная. Да с тобой и рядом не по­

ставить.

Зинка сразу осветилась, потянулась к парню, но

тут с улицы закричали вдруг:

— Эй, Зинка, хватит любиться. Отдай нам Кольку.

На тоню пора, слышь, что ли, там?

Первой легко подбежала к окну Зинка, украдкой вы­

глянула в прорезную занавеску, чтобы узнать, кто там

выкликает ее ухажера.

— Герман на тоню срядился,— шепнула заговор­

щицки.— Чего передать?

— Скажи, пусть идут. Я догоню после,— так же ше­

потом откликнулся Коля База. Ему отчего-то не хоте­

лось видеть сейчас звеньевого, его багровое мясистое ли­

цо и хмельные табачного цвета глазки, которые будут

ухмыляться и подмигивать понятливо, мол, каково вре­

мя провел, да не надоела ли баба и не слишком ли

привязался к дешевому товару. Он переждал, когда

скроется за песчаными прибрежными дюнами необъят­

ная Германова спина, и поспешил домой, чтобы собрать

в дорогу хлебы.

На мостках навстречу попался Гриша Таранин, кре­

пенький старичок-лесовичок; его сивые легкие волосы

на ветру полыхали светлым пламенем, а голубенькие

глазки, еще не потерявшие блеска, по-детски откровен­

но любопытничали.

— Здорово, батя! — крикнул Коля База.

32

— А ты все груши околачиваешь? Гли, парень, окру­

тит тебя Зинка и очухариться не успеешь,— грудным

женским голосом выпел старик и распушил усы.

— Без подсказчиков, батя... Мы подсказчиков-то за

щеку. Слыхал, небось? А ну посторонись, старая рыси­

стая гвардия...

— Ой, больно боек, больно боек,— ехидно выгова­

ривал Гриша Таранин, пристукивая бахильцем. Но Ко­

ля База только присвистнул, внезапно радуясь погоже­

му ведренному дню, легкому горьковатому ветру, вере­

нице дымчатых облаков, и побежал по мосткам, гулко

топая резиновыми сапожищами.

— Ой, строчёк, ой, строчёк!— еще крикнул вослед

старик. Коля База расслышал последние слова, усмех­

нулся и тут подумал, что этот ангельский старичок мог

бы стать его отцом, запросто мог: еще и поныне мать

не может спокойно говорить о Грише. Однажды в банке

из-под монпасье Колька совсем случайно раскопал хру­

сткую пожелтевшую бумагу, убористо исписанную кан­

целярскими завитушками — так мать веком не писала.

Это была копия заявления от Маланьи Корниловны

Тараниной. Колька смеху ради перечитал несколько раз

ту бумагу, и она невольно осталась в его детской па­

мяти.

«В 1928 году я приняла к себе в дом принятого, т. е.

вошла в законный брак с гражданином одной деревни

Григорием Петровичем Тараниным. С последним я про­

жила до настоящего времени, т. е. до мая сего года.

В мае мой муж Григорий Петрович приехал с Мурма-

на, с того времени пошла разруха, несогласие про­

между нами. И, наконец, около 20 июля ушел из моего

дому во свою бывшую хату к неродной матери и за по­

следнее время начал носить из моего дому мои собст­

венные вещи, а именно: 1). Два медных таза. 2). Теле­

гу, хомут, дугу, косу для покоса, башлык, лошадь тоже

забрал, каковая принадлежала, пол-лошади, мне. Все

вышеупомянутые вещи моим мужем взяты нахалом.

Между тем, добавлю, мой муж несколько раз бил меня

очень и несколько раз угрожал лишением жизни. А обо­

рониться я не в силах, как женщина против мужчины.

Потому прошу Советскую власть и милицию принять

соответствующие меры. Принадлежащие мне вещи, взя­

тые Григорием Тараниным, возвратить мне и не допу-

2 Золотое дно

33

стить каких-либо разбойных нападений от совместной

жизни с мужем».

Однажды Коля База, уже после армии, спросил у

матери, когда все понимать стал: «Гришка-то, мама,

отчего от тебя ушел?» — « А давнее дело, сынок. Про­

слышал, что папашу моего кулачить хотят, вот и по­

боялся за свой авторитет. Меня-то ограбил, разбойник,

да и папашу под тюрьму подвел, донес на него. В тот

год золото как раз собирали, просили сдавать добро­

вольно, а кто таил, тех пугали. Гришка на чем-то со­

шелся с Ваней Тяпуевым, он о ту пору милиционером в

деревне был, ну и докладал, что у старика Якушкина,

моего отца, значит, золото видел. Приходили, спраши­

вали, а папаша-то взмолился: какое золото, говорит, мы

из самых бедняков. А золото у него и всамделе было,

годов тридцать копил, хотел невод да новый карбас

справить. Он в горшок его положил да в бане и при­

прятал. Отца — в сельсовет да там сколько-то подержа­

ли, тюрьмой пугнули, он и не стерпел. Повел Ваню

Соска в баню да и выдал горшок. А потом как заревгл

слезами... Я век живу, а не видывала, чтобы так мужи­

ки плакали. А баню с той самой поры золотой зовут.

Золота баня да золота баня... Ему палось счастье-то,

Гришеньке, слезы мои не отлились. Ну и пусть живет,

красуется».

« А я Зинку не предам. Пускай и краше есть, пускай

Галька Селиверстова мордой крашеной выхваляется, но

я Зинку не предам,— рассудительно думал Коля База,

наполняясь к женщине любовью и жалостью.— У Зин­

ки будет муж, у парней отец. Хватит кобелить, всех де­

вок все одно не проверишь».

Налетом, саженными шагами влетел на поветь, там в

прохладных сумерках наткнулся на мать, непривычно

припал к ее морщинистой шее, погладил по пепельным

паутинчатым волосам, удивляясь себе и волнуясь, потом

так же без слов убежал в избу, полный сил и лихора­

дочного возбуждения.

4