Золотое дно (сборник)

поздняя девка, нежданная, и оттого вдвойне родная,

69

— Вот как вспомню, так и заплачу, зареву-зареву.

А потом и смеюсь, как дура. Уж какой раз вспомню, а

все плачу.

— А ты не вспоминай,— робко посоветовала Галька,

с жалостью вглядываясь в материно лицо и открывая

неожиданно для себя, как постарела мать. Всё вроде

бы щеки были тугие, как репа, а тут одрябли, посуну­

лись к носу, вот что значит зубы вовсе растерять.

— Ну как не вспомнить, такое-то пережили. На па­

шу молодость все пало... Да, побежали мы за тюленем,

а я впервой на море, еще ничего не знаю. А вода идет

но часам и, пока прибылая, к берегу лед пехает. За это

время надо и в море сбегать, и зверя найти да убить, и

успеть на берег его достать, а иначе лед на отливе пой­

дет в унос от горы и утянет в море. Мало ли наших

мужиков так погибало. Уйдут за зверем да чуть замеш­

кают, а обратно уж и не дождутся их... Вот мы в угаре

гаком и опоздали уйти со льда, да и ветер, как назло,

подул с горы о ту пору. Вот нас и понесло в открытое

море. И берег виден, люди чернеют там, а мы уж ниче­

го поделать не можем. Спрятались на льдине в затулье,

а меня слезы одолили. Сашка-бригадир утешает: «Не

плачь, вода куда ли принесет». А мне детишек своих

жалко, а ну как осиротеют... Долго ли коротко колеем

в море, вдруг видим лодку. Шла она с кладью от К а­

нина и только случайно на нас наткнулась, а то бы по­

мирать нам с голоду и от стужи...

А когда унести нас, перед тем я во снях видела

столько ягоды сихи, и будто собирала ягоды и черный

плат с головы утеряла. И сказала свекру: «Такой

страшный сон видела, наверно, окупаюсь». И как сон в

руку положило. Домой-то прибрела, тюленя приволокла,

детей-то кормить надо. А свекор со свекровью на меня

не глядят, у старухи глаза вытекли. У меня сердце и

упало. Ой, говорю, не томите, ради бога, не с Клавди­

ем ли что случилось. А они мне и подают похоронку.

Ой-ой... Не выпивал, не куривал, такой спокойный был,

а на войну угодил, да там и остался...

Мне пятнадцать годков было, как Мартына-то за­

брали. Клавдий сказывал, говорит, с кузни иду, а Мар­

тын Конович навстречу палея, ведут его на судно.

Только шапку снял да и поклонился. Думали, насов­

сем увезли, положит косточки во чужой земле, а он

70

вдруг в орденах ворочается, порато раненый, правда,

но на своих ногах. А потом, как заболел, как заболел,

я все ему выпевала: «Мартынушко, не напрягайся, слу­

чится с тобой какое ли худо». А он все смеется, усы-то

котовьи пушит: «Хуже, что было, уж не случится». Мы

тогда как-то живо сошлись с ним, мне-то притулье за

ним, радости-то было, осподи, с троима ребятишками

взял. Своего парня хотел, да все не получалось как-то.

Потом уж ты, Галюшка, родилась, господь подсобил,

вот какое дело... Болтуха, да? Мати твоя, как начнет

болтать, так не остановишь.

— Нет, нет, что ты, мамушка...

— А я Мартына Коновича и до того знавала, да раз­

ве могла подумать, что в женах за ним побываю. Мне

тринадцать годочков было; прибежит, бывало, развита

голова, его так и звали промеж собой — «развита го­

лова», уж все-то знал. Прибежит, у печки на корточки

притулится, такая уж привычка была, матерь мою на

работу спроваживает: «Ты, Олимпиада, поди,— ска­

жет,— ты потерпи только. А мы потом вам такую жизнь

устроим...»

Анисья споткнулась, потому что въехал в полую

дверь муж, заговорщицки подмигнула дочери, мол, по­

сле что-нибудь интересное доскажу, сразу забегала у

печи, сряжая обед на стол. Но Мартын от еды отка­

зался, словно затаился на березовой колоде в углу.

Анисья сразу уловила, что Петенбург пьян, потому пе­

речить не стала, А муж долго вертел в руках мятый

туес, бронзовый от старости, стучал по днищу кулаком,

а потом с размаху закинул за печь, и было слышно,

как берестяная пустая посудина болталась в углах, бря­

каясь о стенки.

Вдруг Петенбург скрипнул зубами и тяжко, с внут­

ренним стоном вздохнул, словно крепил в себе напори­

стую, выжигающую нутро слезу. Потом снова, уже раз-

мягченно вздохнул и отрывисто вскрикнул:

— «Море, море колышит, море меня не слышит.

Море горя не знает, море всех принимает...»— Вдруг

замолчал, тряхнул тяжелой головой и снова затянул:—

«Как в бабы-то вам хочется, как в девках вам не мо-

жется. С той дикой-то охоты и лезут обормоты».

— Чего-то опять мелет,— шепнула Анисья дочери,

а вслух, в полный голос сказала.— Тепере дедка-то на­

71

шего и в Америке знают. Как не знать-то, его туеса да

коробья, и туда на выставку ездили.

Обычно при этих словах Петенбург, когда был слег­

ка захмелей, сразу как бы возвышался и распрямлял­

ся, становился корпусней; закидывая лохматый кочан

головы, пушил усы и стрелял по сторонам просветлен­

ным взглядом: вот, мол, каков я, обо мне весь мир ус­

лышал, не глядите, что я только половина человека. Но

сегодня Мартын только тяжко вздохнул, перебирая за­

каменевшими ладонями нежные крапчатые бересты.

А жена не отставала:

— С города приехали было, в шутку пристали: сде­

лай да сделай туес. А ему чего, он и сделал. И нынче

вот в Японию опять поехало наше туесье. Осподи, люди-

то с ума сходят. То ногами пинают, то вновь поднима­

ют. Давно ли, на моих годах было, иконы-то кострами