Золотое древо

Тем временем сама Нира тоже не сидела сложа крылья.

— Книга, волшебная вода и пепел моего дорогого Клудда, — в который раз пробормотала она, вороша клювом горстку золы, словно хотела вдохнуть ее запах. — Этот пепел, друзья мои, — она повысила голос, обводя глазами волков и оставшихся Чистых, — есть не что иное, как ключ к тому, что некогда называлось темнодейством. Очень скоро вы своими глазами увидите, как с помощью этого ключа я совершу превращение над своим сыном, а там и до угля доберусь!

— Позвольте спросить, мать-генеральша, вы это в книге прочитали? — поинтересовался Страйкер.

— Ты усомнился в моих словах, Страйкер? — пронзительный желтый свет полыхнул из глаз Ниры.

— Ни в коем случае, ваше превосходительство! — воскликнул он, лихо салютуя ей правым когтем. Когда-то давно, когда под началом у Ниры была целая армия Чистых, она ввела такое обращение к вышестоящим командирам и строго следила за исполнением ритуала. После того как от некогда великой армии осталось одно воспоминание, Нира еще больше помешалась на соблюдении формального церемониала, подчеркивавшего ее превосходство. Она восхищалась сложной иерархией волчьего общества с четко прописанным кодексом поведения низших относительно высших и с удовольствием заставила бы своих подчиненных елозить животами по земле и закатывать глаза, как это делали волки перед Макхитом, если бы совы физически были на это способны.

Доверительно понизив голос, Нира сказала:

— Видишь ли, мой милый Страйкер, я чувствую странную близость, практически родство, с одной древней птицей по имени Крит. Я постигла науку темнодейства. — При этом Нира благоразумно умолчала о том, что не сумела разобрать ни единого слова, написанного в книге. Диаграммы и рисунки нравились ей гораздо больше — тут она нутром чувствовала их смысл. — Это очень глубокая мудрость, доступная лишь немногим избранным. Мы с Крит были среди них. Вернее, она была…

Как мы уже упоминали, Страйкер не отличался особым умом и совсем не считал себя избранным. Однако с недавних пор ему не давали покоя кое-какие мысли. Он хорошо помнил, что идеология Чистых базировалась на постулате о превосходстве сипух над всеми другими совами. Но эта пресловутая Крит не была сипухой! Более того, она была даже не совой, а хагсмарой, мерзкой помесью совы и вороны. Как и все совы, Страйкер иногда сталкивался с погаными остатками былой нечисти, до сих пор преследующими сов в виде ночных кошмаров или обрывков тьмы. И вот теперь Нира заявляет, что приходится родственницей какой-то твари из далекого прошлого, в которой Чистоты было столько же, сколько в самой последней чайке! Разумеется, вслух Страйкер ничего не сказал. Возможно, он был неумен, но все-таки не совсем дурак. Вместо этого он пристально посмотрел на Ниру, все еще ворошившую пепел клювом, и впервые заметил, как странно потемнели белые перья по краям ее огромного лица.

Перед самой битвой в голову всегда лезут странные мысли, зачастую совершенно не связанные с предстоящей атакой, стратегией и возможной гибелью. Именно такие мысли бродили в голове у Сорена, сидевшего на каменном выступе скалы рядом с племянником. На первый взгляд, Корин был полностью готов к бою и в нетерпении дожидался сигнала к началу атаки.

Но сумеет ли он сохранить свое мужество, лицом к лицу столкнувшись с собственной матерью? Сможет ли, если придется насмерть сразиться с ней? Убить ее? Сорен дал себе клятву избавить племянника от этой ужасной задачи. Он сам убьет Ниру. Ни один сын не должен поднимать коготь на свою мать, даже если судьбе было угодно дать ему в матери Ниру.

Странно устроена жизнь… Никогда не знаешь, каким крылом она к тебе повернется! Сорен задумал все это путешествие для того, чтобы отвлечь племянника от навязчивых мыслей о Нире и хагсмарской крови, а вместо этого привел его прямо в логово Ниры. Тут Сорен уже в который раз пожалел о том, что с ними нет Отулиссы. Дело в том, что эта ученая пятнистая сова была непревзойденным стратегом. Закрыв глаза Сорен заставил себя еще раз прокрутить в голове план предстоящей атаки. В тот же миг у него снова екнуло в желудке. «Почему всякий раз, вспоминая об Отулиссе, я испытываю какую-то тревогу? Неужели ей что-то угрожает?»