Золотой день

Положив возле себя вожделенную трубку, она несколько успокоилась: часть задания выполнена. Теперь надо было вытянуть из Элиф как можно больше сведений. В частности: кто, когда, где с кем познакомился, кто кого за что не любил, кто с кем общался постоянно, кто, в конце концов, мог, по ее мнению, за что-то не любить Лили. А ведь часть этих вопросов ей уже задавалась, жаль, что тогда ни Айше, ни Кемаль не придавали значения ответам.

«За что пять милейших людей ненавидели Роджера», – вспомнила Айше название главы из «Смерти под парусом». Того самого, упомянутого ею на золотом дне классического детектива. Все-таки классика есть классика: пять – это вам не одиннадцать. Хотя… да, «Тринадцать за столом» тоже существует.

– …я тебя спрашиваю?! Не могла же ты вообще ничего не заметить! Не зря же ты туда ходила! Ты меня не слушаешь? – возмущенная интонация подхватывала и приподнимала концы фраз. Черт! Главное – не отвлекаться и не сердить ее. Айше решила поэксплуатировать свой некстати приключившийся, но кстати приходящийся сейчас грипп:

– Ох, абла, прости ради бога, так плохо себя чувствую, нос заложен, горло болит (как бы приплести сюда не все слушающие уши?), голова тяжелая, ничего не соображаю. Что ты спросила?

– Я спросила, – смягчилась Элиф, возвращаясь в роль посетительницы больных и несчастных, хотя и не лучшим образом воспитанных невесток, – видела ли ты, кто подсыпал яд?

– Нет, не видела, – Айше быстро пыталась сообразить, говорить ли ей про таблетки и про то, что это не собственно яд, а очень сильное снотворное, и решила, что лучше не надо. – Может, она сама?..

– Что «сама»? Ложись, я тебе чай принесу, выглядишь ты, и правда, хуже некуда. И ерунду говоришь. Что «сама»?! Сама отраву выпила? А кто тогда всех отравлял? Тоже Лили? И с чего бы ей о самоубийстве думать? Уж так жить, как она…

Элиф пустилась в детальное описание абсолютно безоблачной и обеспеченной жизни своей покойной подруги, как будто несколько бриллиантов на пальцах, несколько лишних комнат, приходящая на дом маникюрша и непременная домработница были надежной защитой от разочарований, депрессий, обид и прочих человеческих чувств.

Стоп! Домработница… Лили сказала, что Элиф…

– Абла, – невежливо вклинилась в ближайшую паузу Айше, – Лили сказала, что это ты рекомендовала ей новую домработницу. Это правда? А где ты ее нашла?

Вопрос странным образом озадачил Элиф, и спастись от немедленного ответа ей помог зафыркавший на кухне чайник. Они обе на секунду отвлеклись, вышли на кухню, разыграли короткий скетч, тщательно проговаривая полагающиеся им по роли реплики.

«Я навещаю больную и все сделаю сама», – у одной и «Я принимаю гостью и, несмотря на болезнь, все сделаю сама», – у другой, как предписывал этикет.

Обе были неискренни и понимали это: Элиф с удовольствием приняла бы услуги младшей по возрасту родственницы, а Айше с не меньшим удовольствием улеглась бы в постель и дожидалась своей чашки чая там. Тем не менее обе толкались на кухне, мешая друг другу, и доставали тарелки, чашки и ложки, и думали – каждая о своем.

Вопрос о домработнице не понравился Элиф, это ясно. Но Айше не стала переспрашивать. Зачем? Успеется. Лучше не портить с ней отношения, не давать понять, что ее замешательство не прошло незамеченным и что вопрос этот представляет хоть какую-то ценность. А он, по-видимому, представляет, раз Элиф, не ответив на него сразу, через минуту сделала вид, что забыла о нем, и даже не попыталась вернуться к нему и предложить какую-нибудь ложь. Ну и отлично. Забыла так забыла. И я сделаю вид, что забыла. Потом, когда золовка ушла, Айше внесла его в свою схему, и там он сейчас и висел, одинокий и безответный.

Вопрос не понравился Элиф, и Айше с некоторым удовольствием от своей проницательности наблюдала за тем, как она косвенными способами, не называя ни одной вещи ее собственным именем, выплескивает испорченное настроение. На ту, которая посмела его испортить.

– Ты сделала сарму? – удивление и снисходительность вместе с этаким «ну-ка, посмотрим, на что ты способна» хорошо слышались в ее вроде ничего не значащем вопросе.

Сарма из виноградных листьев выглядела безукоризненно: тоненькие, длинненькие, одинаковые палочки со специально подготовленной начинкой из риса и еще множества компонентов были принесены на днях невесткой Айше Эмель. А у той золотые руки, идеально выполняющие любую работу от шитья и вязания кружев до выпечки сложнейших многослойных тортов.

Поэтому внешний вид сармы был выше критики, но оставался еще вкус, к которому и относилось непроизнесенное «посмотрим». А удивленное ударение на «ты» подвергало сомнению само наличие в доме Айше такого кулинарного изыска вместо ожидаемых полуфабрикатов и замороженной американской пиццы для лентяев. Удивление, преобладающее в вопросе, было отнюдь не поощряюще-комплиментарным, а скорее насмешливо-недоверчивым: надо же, и ученые феминистки на что-то годятся!