Золотой капкан

Сбегая вниз по поросшему сухой прошлогодней травой склону, наверх он поднимался с видимым трудом, задыхаясь. Цепь натягивалась струной, и браслет больно врезался Вадиму в запястье.

Вадим останавливался, перехватывал у него канистру, помогал взобраться на склон. А строй ломался, сбавлял ход, и матерился сбоку белобрысый Солдат, которому Ежов в отцы годился.

В такие моменты Вадиму вспоминались кадры военной хроники: толпа пленных бредет по дороге, немецкие штыки, и обессилевших, тех, кто упал и не мог уже подняться, добивают выстрелами в затылок…

Аналогия эта заставляла поддерживать Ежова под руку, канистра перешла к Вадиму, и он украдкой косился на конвой — не заметили измотанность напарника? Ничего ведь не стоит взять и нажать на спусковой крючок…

На небо набежали тучи, и солнце утонуло в серой ватной пелене. Сделалось темно, как в сумерках.

Слон изрядно устал, но не хотел сам себе в этом признаваться. Вдобавок в голову стали закрадываться сомнения относительно маршрута. Припомнился вдруг Иван Сусанин, который назло завел врагов в непролазные места, и он с недоверием стал поглядывать на Махова. Не задумал таежник какую подлянку в отместку за уплывающее из рук богатство?

Как все-таки Слон правильно сделал, приковав его к себе! Попробуй теперь смыться и бросить их в чащобе. Ведь он уже давно потерял ориентиры и, случись повернуть назад, не знал бы, куда идти.

Он помнил слова Махова, что двигаться нужно в западном направлении. Но как разобраться, где запад, а где восток, если вокруг кедрач? Напрягая память, он пытался извлечь что-нибудь стоящее из школьного курса, но на ум приходили лишь муравейники, которые теплолюбивые мураши отстраивают с южной стороны деревьев, да мох, росший вроде бы, наоборот, с северной.

Применить познания на практике не было возможности. Муравейники не попадались, а мох, вопреки правилам, рос вкруговую по древесным стволам.

Чертовщина какая-то, одним словом…

* * *

Когда солнце выплыло из-за облаков и пригрело землю, Слон решил сделать привал, выбрав дня этого поляну, усыпанную прелой желтой хвоей.

— Перекур. Через полчаса трогаемся дальше!

Ежов тут же повалился на земляной бугор, раздавив сухой стебель растения, дернул цепь, и Вадим сел рядом, блаженно стянул с плеч врезавшиеся лямки рюкзака.

Обутые в неразношенные кирзачи, ноги гудели телеграфными столбами. Стянув сапоги, он положил натруженные ступни поверх голенищ, пошевелил пальцами… Еще повезло, что обувь пришлась по размеру, не так, как Ежову, — на два размера больше.

Василий с кряхтением стащил сапоги, с сожалением осмотрел протертые в новых еще носках дыры и, сняв носки, потрогал вздувшиеся волдыри.

— Как в армии, — поморщился он, не торопясь обуваться. — Ненадолго же меня хватило.

— Придется терпеть. Если жить охота. Они, — Вадим кивнул на Слона, чьи ноги облегали удобные берцы, — заботились о себе. А о нас…

— Честно, сил нет… Ноги свинцом налились.

— Не раскисай.

— Эй, Интеллигент! — окликнули Вадима сзади.

Обернувшись, он увидел скованных вместе Бурята и Ромку, примостившихся на поваленной сосне. — Давайте сюда.

Оставив сапоги, Вадим потянул Ежова, и они подсели на бревно.

— Надо линять! — зашипел, настороженно глядя по сторонам, Ромка. — Пойдешь с нами?

— Я? — переспросил вполголоса Вадим. — Ты, Никандрыч, как, сможешь?

— Не-е-т… — скривил лицо Ежов. — Это вы без меня. Видал, что с ногами?.. Силов моих нет…

— Ну?! — возбужденно прошептал Бурят.

— Нет, — подумав, ответил Вадим. — Придется вам одним.

— А ты чего?

— А как я его брошу? Видишь, в каком он состоянии?..

— Дурак! Во дура-ак!.. Да ему при любом раскладе кранты! Думаешь, он дошкондыбает до конца? Жди! Сколько мы прошли? Километров пятнадцать, не больше. И сдается мне, впереди еще… Смотри, пропадешь из-за него!

Ежов заметил на себе Ромкин взгляд и отвернулся.

— Иди с ним, Вадим, — выдавил он, отводя глаза. — Обо мне не беспокойся. Как-нибудь выкручусь. Беги, пока не поздно! Потом жалеть будешь, локти кусать.

Бурят хихикнул и пихнул его локтем:

— Слышал? Дело он говорит. В тайге выживает сильный. Слабаку не выдюжить.

Вадим молчал. Бросить на произвол судьбы человека, протянувшего ему руку в трудную минуту? Который не просто обогрел и дал кров, но, что важнее, дал надежду на будущее. Не будь рейда милиции с последующей продажей их криминальной группировке, он знал точно — все было бы именно так, как он и хотел.

— Я его не оставлю, — твердо сказал он. — Ну, а вы? Как вы собираетесь уходить? Прямо так, в наручниках? Один споткнулся и упал, конец и второму? Они обоих тут же замочат.

Ромка загадочно ухмыльнулся и полез в карман.

— Видал?

В его заскорузлых пальцах блестела маленькая булавка.

— Откуда?

Когда там, в подвале, им приказали раздеться донага и увели в «баню Карбышева», при себе никто и ничего оставить не мог. Потом ледяной душ, возвращение к праздничному столу, пачки одежды на полу, абсолютно пустые карманы униформы…

— В автобусе подобрал?

— Ага, — обиделся даже Ромка. — Не такие дебилы наши головорезы! Видел же, в салоне ни пылинки, ни соринки.

— Тогда где?