Золотой корсар

— Десять тысяч ливров!

— А у тебя губа не дура! — улыбнулся Иаков и сказал Давиду: — Принеси деньги.

Еврей принес несколько мешочков с золотыми монетами.

— Здесь, — промолвил Иаков, — ровно десять тысяч ливров. Считай это задатком, мой друг. Бери.

Дрожащими руками разбойник распихал золото по карманам.

— Получишь втрое больше, если будешь нам верен, — сказал старый еврей.

— Да за такие деньги, — отвечал бандит, — я готов и Христа еще раз распять. Можете на меня положиться, господин, я вас не подведу. Что я должен делать?

— Следить за своим атаманом. Постараться выведать его тайны и узнать, чего хочет от него Паоло.

— Гм! — пробормотал разбойник. — Это будет непросто — слишком уж они осторожничают.

— Они что, даже между собой не разговаривают?

— На итальянском — никогда. Все свои беседы они ведут на каком-то иностранном языке, из которого я не понимаю ни слова.

— Неважно! Это мы возьмем на себя; ты же довольствуйся слежкой. Что-то же тебе уже известно?

— Утром они втроем отправились в Неаполь. Корсар оделся молочницей, мой атаман — монахом, а Людовик — аббатом.

— Что было потом?

— Корсар, которого я сопровождал, изображая простого крестьянина, приказал мне вернуться к атаману. Я так и сделал.

— Это все?

— Все.

— В будущем постарайся узнать, что он намерен делать, и организуй за ним слежку. Можешь подрядить на нее какого-нибудь лаццарони. На нем женские одежды; прикинься отцом, братом, ревнивым любовником. Лаццарони легко купится на эту ревность.

— Хорошо, господин.

— Ступай.

Разбойник удалился.

— Переговори со всеми своими людьми, — сказал старик Давиду. — Пусть попытаются узнать то, что нам нужно. Очевидно, он хочет отомстить; из этого и будем исходить. А теперь — оставь меня.

Когда дверь за Давидом закрылась, Иаков опустился в кресло и погрузился в раздумья.

Две слезинки блеснули в уголках его глаз.

— Подумать только, — прошептал он, — что, возможно, вскоре по моей вине эта прелестная головка покатится по помосту эшафота.

Глава XXXVII. Происшествие в кориколо

На следующий после казни день, около шести часов вечера, провожаемая восхищенными возгласами прохожих, в Неаполь въехала кориколо.

Кориколо это нечто вроде телеги, поставленной на два колеса, своего рода частный омнибус.

Повозка эта напоминает скорее двухколесный фиакр, нежели экипажи парижской омнибусной компании; но она менее удобна, чем те фургоны, в которых выезжали в пригород наши отцы.

Из-за того, что у нее всего два колеса, возничему приходится постоянно следить за тем, чтобы повозка находилась в состоянии равновесия.

При отбытии наш человек — как это весьма забавно описывал Александр Дюма — старается разместить посреди воза самого внушительного пассажира. Он всегда находит какого-нибудь тучного, жирного, упитанного, игривого монаха и усаживает его на правую скамью.

Монах не платит; в силу особых привилегий он всегда путешествует бесплатно.

Кориколо без монаха — не кориколо.

Серьезной проблемой для возничего становится появление двух монахов из различных орденов — более затруднительное положение и представить себе невозможно.

Усадить на телегу обоих равносильно катастрофе.

Действительно, капуцины и францисканцы, преподобные отцы из ордена Милосердия и Иисуса Христоса — но остановимся, дабы не перечислять их всех — являются заклятыми врагами, завистливыми, словно тигры, жестокими, словно ягуары, по отношению друг к другу; они просто неспособны находиться в обществе друг друга.

Преподобный капуцин глубоко ненавидит покровителя францисканцев, которые в свою очередь без стеснения чернят святых заступников-капуцинов.

Отсюда ссоры.

Начинаются они с кисло-сладких слов, от которых противоборствующие стороны быстро переходят к оскорблениям.

Капуцин не может спокойно слушать, как поносят его патрона; он отвешивает клеветнику пощечину, и в следующую секунду они уже вовсю тузят друг друга.

Несложно представить, что бывает с кориколо, когда в ней дерутся двое огромных монахов; мужчины, женщины, дети, сама повозка, лошади — все в миг опрокидывается.

Лишь кучеру никогда не достается в этой передряге.

Ловкий, как кошка, он неизбежно выходит сухим из воды.

Опытный кучер всегда знает что делать, когда перед ним двое монахов; ему известны тысячи уловок, как оставить одного из них за бортом; на худой конец, он просто подводит все к тому, чтобы они подрались еще до отбытия.

Буря разражается на земле.

Так бывает лучше для всех.

Кучер предлагает одному из монахов занять место в повозке, говоря ему:

— Полагаю, батюшка, бреве[38] святого отца дает в данном случае право преимущества вашему ордену.

Так и есть, подтверждает монах.

Этого достаточно.

Второй монах возражает, ссылаясь на другой бреве, появившийся позднее того, о котором говорил кучер, и заявляет свои права на преимущественный проезд. Тут уже взаимные обвинения сыплются на папу, который благоприятствовал соперничающему ордену; антипапа, антихрист, еретик, мерзавец — как только его ни называют.

Сие действо длится минуты три, после чего преподобные отцы начинают лупить друг друга ногами.