— Чудовища, Дева! — упорствовал Гермий, понимая, как он близок к поединку, и принимая этот риск. — Гидра, Химера, Пегас, Орф…. Что, если твое двуногое орудие однажды скажет: «Чудовища — это я!» Бог чудовищ, каково? Не решим ли мы тогда, что Химера — домашняя собачка, а Тифон — племенной бык в сравнении с новым ужасом?!
— Что я слышу?! Малыш обеспокоен грядущими битвами? Боится новых ужасов? Успокойся, войны — не твое ремесло. Оставь их бойцам, лети разносить новости. Бог чудовищ, надо же! Пегас у него — божество свободы, щенок из Эфиры — бог чудовищ… Язык без костей, мелешь что попало.
Афина отступила на шаг:
— Или ты чего-то не договариваешь?
Гермий едва не признался. Исполин Хрисаор, родной брат Пегаса; радужный дромос, подмена смертного бессмертным, плохо объяснимая связь мальчишки из Эфиры, великана с острова Заката и крылатого коня — все это чуть не слетело с его языка, как дротики, способные уязвить, поразить, убедить медноголовую…
Хорошо, шлемоблещущую Афину.
«Замолчи! — вскричала хитрость, рожденная вместе с лукавым богом. — Закрой свой поганый рот! У тебя нет прямых доказательств. Догадки, суждения, допущения, предположения — это не те гири, которые можно бросить на весы чужой мудрости. Напомни ты Афине, что первым взял парня под покровительство, еще тогда, когда тот был сопливым мальчишкой — и Афина сложит один и один, справедливо заподозрит, если не заподозрила раньше, что в этом деле у тебя особый интерес. Что ты помеха, соперник, ты пристрастен, у тебя на парня свои виды… Видел копье? Мудрость прикажет, военная стратегия метнет. Кто в силах противостоять Афине? Нет, иначе: кто рискнет противостоять Афине, если та обезумела в стремлении поймать неуловимое?!»
И эхом, последним отголоском:
«Она решит, что ты хочешь украсть жеребенка у нее. Любой бог так решит, ибо кража — твоя природа. Кто хочет украсть жеребенка, вероятно, хочет украсть и коня. Афина посчитает, что ты намерен сам овладеть Пегасом, сделать подарок Зевсу, заполучить все почести — и поэтому мешаешь ей. Ты станешь для нее препятствием, легконогий…»
— Химера, — сказал Гермий. — Парень собрался убивать Химеру. Мы избегаем встреч с дочерью Тифона, отец делает вид, что не замечает ее бесчинств. А приемыш Главка намерен ее прикончить. Тебя это не смущает?
Сказанное было отступлением, уходом от прямого столкновения. Задавая вопрос, Гермий уже знал, что ответит Афина.
Он не ошибся.
— Химера? — богиня рассмеялась, опустила копье. — Собрался убивать? Мало ли кто куда собрался! Иные собирались взойти на небо, переспать с Герой, свергнуть Зевса. Где теперь они, храбрецы? На небе? На Герином ложе? На троне отца? Нет, они в Аиде, терзаются и сожалеют. Арахна из Колофона хотела превзойти меня в ткачестве. Где теперь Арахна? Ловит мух в сети, скверная паучиха. Почему меня должна смущать очередная похвальба очередного глупца? Пусть тешит себя слепой надеждой. К чему разочаровывать его раньше времени? Если он добудет мне Пегаса…
Мне, отметил Гермий. Добудет
— …я вознагражу его. Не добудет — вернет уздечку. Это все, что тебе следует знать, мой шустрый, мой любопытный братец. А теперь у меня есть вопрос к тебе. Ты послал мальчишку ко мне, предложил вздремнуть на моем жертвеннике. С какой целью? Если ты так рьяно отговариваешь меня пользоваться орудием по прозвищу Беллерофонт, так беспокоишься, что я накликаю несчастье на весь Олимп, упрекаешь меня в легкомыслии и недальновидности…
Афина устремила копье в грудь лукавому богу. К счастью, это был тупой конец древка.
— Зачем же ты это сделал? Судя по твоим словам, ты должен был воздвигнуть на пути Беллерофонта горы и крепости, преграды и препоны. Не пустить его ко мне, не напоминать мне о нем! Ты же поступил иначе. Легкомыслие? Недальновидность? Что толкнуло тебя оказать мне услугу?!
Великий Зевс, едва не вскричал Гермий. Отец, какая все-таки кромешная дура эта ходячая мудрость, твоя дочь! Я же был уверен, что она откажет жеребенку. Категорически запретит приближаться к Пегасу. Отец, она ведь запретила ему в прошлый раз! Пегас едва не улетел на острова Заката:
Мысленный разговор с отцом остался неслышен для Афины. Гермий проглотил злость, подавил раздражение, зубами стер в крошку обидные слова, уже готовые сорваться с языка. Хитрость умела делать это лучше, чем мудрость, а предусмотрительность, главный талант любого успешного вора, с легкостью заменяла военную стратегию.