Золотой лук. Книга II. Всё бывает

3 Столпотворение в Эфире

Площадь была полна народа.

Стояли в переулках, в торговых рядах. Держали факелы. Ветер трепал пламя, как пес тряпку, рвал в клочья. Люди молчали. Столько людей, и все молчат! Если зажмуриться, можно счесть, что никого нет. Дыхание, вырывающееся из ртов и носов — шум моря. Я на Эрифии, соленые воды омывают берег. Недвижный утес — это Хрисаор. Сейчас из дома выйдет Каллироя с корзиной белья, выбежит радостный Герион, запустит три гальки по водной глади…

Я открыл глаза.

— Мой сын! — возгласил Главк Эфирский. — Счастливый день! Мой сын вернулся!

Счастливая ночь, подумал я.

Отец стоял в десяти шагах от меня, нас разделяла чаша. Фонтанчик плясал бойчей обычного: должно быть, Пирен тоже радовался приходу отца.

Над моим плечом фыркнул Пегас. Конь вел себя спокойно, не раздражался присутствием толпы. Увеличиваться в размерах он не собирался. Я вспомнил, как это было, когда колонны ломались сухим тростником, а крыша норовила съехать набекрень — и порадовался достойному поведению Пегаса.

Конь фыркнул еще раз: должно быть, Пегас смеялся над моими глупыми мыслями. Почти без разбега он взмыл в черные небеса, растворился в темноте. Я не препятствовал. Тайное знание дрожало во мне. Звенело натянутой струной под пальцами кифареда. Если я захочу, позову, Пегас вернется. Это так же точно, как то, что я способен шевельнуть пальцами, топнуть ногой, наклониться и поднять с земли камешек.

Золотая уздечка? Цепи нам не нужны.

— Мой сын! — отец плакал. Впервые я видел его плачущим. — Мой сын вернулся! Мой сын герой! Вся Эфира гордится наездником, укротившим Пегаса! Это я-то лошадник? Мой сын, вот кто настоящий лошадник!

— Изгнанник, — напомнил я. — Я изгнан, я запятнан убийством. Отец, прости! Я бы не посмел вернуться…

— Запятнан? Ты?!

Властным жестом отец велел мне молчать:

— Разве крылатый Пегас допустил бы к себе человека, испачканного скверной? Носил бы такого в поднебесье? Да он бы убил сквернавца, не отходя от источника! Не говори мне больше о скверне, сын мой Гиппоной! Ты чище снегов на вершине Олимпа!

— Он чист! — откликнулась толпа.

— Герой!

— Укротитель Пегаса…

— Гордость Эфиры!

— Филомела-красильщика убил. Пьяницу…

— Телефу голову проломил!

— Ликаону опять же…

— Алкимена прикончил, дротиком…

— Пегас?

— Какой Пегас? Главкид[19], младший…

— Вот дурья башка! Ему про Пегаса, он про Главкида…

— Нигде такого нет. Только у нас, в Эфире…

— Не всякому дано!

— Не всякому дано побывать в Эфире!

— Слава!

— Ксесиас![20]

— Слава в веках!

Рядом с отцом рыдала мама. Утирала слезы краем плаща. Я помнил этот плащ, верней, темное покрывало. Оно было на матери, когда она смотрела в трапезной, как я ем кашу, сдобренную козлятиной. Я еще сдуру решил, что в каше яд.

Прости, мама.

— Завтра мы вознесем благодарственные молитвы богам! — отец вернул самообладание. Вскинул голову, воздел руки к луне, серебряному лику Селены. — Бывает ли такое, чтобы смертный летал на Пегасе? Если герой приходит, все бывает! Я устрою великое жертвоприношение! Великий пир! Люди, радуйтесь: герой пришел. Мой сын…

Толпа ответила таким ревом, что кружи сейчас над нами Пегас — навернулся бы с небес на землю. Точно вам говорю, упал бы. Скажете, не бывает?

Если герой приходит, все бывает.

4 Бог, герой и баран

— Выпьем? — спросил отец.

Я кивнул.

Выпили. Я пил, не разбавляя, отец разбавлял на треть. Он уже был слегка под хмельком. Меня хмель не брал. В сердце пел полет на Пегасе, вино омывало его, бессильное навредить, приглушить, подмыть корни. Так морская вода не имеет силы подмыть основание береговой скалы — и лишь разбивается об утес, бежит назад клочьями пены.

— Мой сын, — сказал отец. — Взнуздал Пегаса.

Я содрогнулся. С недавних пор слово «взнуздал» будило во мне великий ужас.

— Летал в небе, — отец не заметил моей дрожи. Он был счастлив и пьян. Сейчас Главк Эфирский выглядел старше своих лет. — Мой сын. Помнишь, как ты спросил меня: «Папа, а на лошадях по-другому ездить можно?» Я не понял, а ты объяснил: «Ну, не на колеснице». Если бы кто-нибудь сказал мне в тот момент… Выпьем?

Я кивнул.

— Мой сын.

— Да, отец.

— Ты всегда был моим сыном. Всегда будешь. Знаешь?

— Знаю, отец.

Смог бы я назвать отцом Посейдона, доведись нам встретиться? Не уверен. Главка я называл отцом легко, произнося слово раньше, чем вспоминал его смысл. Я сделал бы это, даже если бы мне отрезали бы язык. Есть вещи, которые происходят сами собой.