Золотой лук. Книга II. Всё бывает

А потом, отъевшись на доходах от морской торговли, переходить к усмирению солимов, обсевших горные тропы, как мухи дохлую корову. Вторгаться, резать, давить, показывать, кто здесь хозяин, и тоже раз и навсегда!

Лакий честно ждал. Долго ждал. Терпеливо ждал. Но воинский пыл, похоже, иссяк в Иобате Втором. Как иссяк? Как уже дважды говорилось: раз и навсегда. Если так, переворот становится бунтом, бунт — мятежом, мятеж — разумным и оправданным действием, вне сомнений, угодным богам.

Больше тянуть было нельзя. Ни со сменой власти, ни со штурмом дворца. Верные люди донесли Лакию, что знатные военачальники, прославленные в сражениях, согласны ждать до заката. Если с заходом солнца царь не отречется — живой, заметьте, царь! — в пользу зятя, во дворец из нижнего города поднимутся солдаты, готовые исполнить приказ. После чего все покатится в обратную сторону: разумное и оправданное действие станет мятежом, мятеж — бунтом, бунт — переворотом, и что главное, неудавшимся переворотом.

— Ломайте! — велел Лакий. — Все, время вышло.

Время действительно вышло. Лакий понял это, услышав хлопанье крыльев. Задрав голову, он посмотрел на небо и увидел бога. Такого бога он видел впервые. Живых богов Лакий, сын Тисевсембры и Евтиха, не встречал вообще, и наверное, к счастью, но статуй и изображений на барельефах насмотрелся досыта. Он готов был поклясться, что всадник на крылатом коне там точно не встречался.

Нет, не всадник.

Бог или кто, он завис над двором, медля приземлиться — и Лакий с тихим ужасом понял: это не всадник. Это кентавр. Невиданный кентавр с двумя торсами, конским и человеческим, четырьмя копытами, парой рук и парой крыльев. Размерами кентавр вдвое превосходил человека, если того взгромоздить на лошадь.

Дурень Порпак, сын Лидии, метнул в кентавра копье.

Зачем он это сделал, не знал никто. И не узнал, потому что всадник поймал копье на лету. Ответный бросок угодил Порпаку в рот, выбив зубы. Жить без зубов обременительно, но можно; жить с бронзовым наконечником, вышедшим из затылка, затруднительно. Порпак перестал жить, а вместе с ним еще двое сторонников Лакия, на свою беду оказавшиеся рядом с дурнем Порпаком.

Снизившись, кентавр разбил им головы копытами.

Таранщики бросили бревно. По счастью, не в кентавра, просто наземь. Громыхая, бревно скатилось по лестнице. Все прочие, кто поднял было оружие, опустили его. Кентавр встал посреди двора и распался надвое, превратившись в крылатого коня и молодого человека, спрыгнувшего с него.

Ног стало шесть: четыре у коня, две у всадника.

Этот, вспомнил Лакий. Беллерофонт. Из Аргоса. Обещался убить Химеру. Узнав новость, Лакий много раз смеялся, вспоминая самоубийственное обещание безумца. Сам смеялся, с друзьями тоже. Он бы рассмеялся и сейчас, да рот свела неприятная оскомина.

— Что здесь происходит? — спросил Беллерофонт.

Все смотрели на Лакия. Отвечать должен был предводитель. Отвечать Лакию не хотелось. Судя по лицу Беллерофонта, недавний кентавр вряд ли согласился бы поверить, что происходящее перед дворцом разумно и оправдано.

Часть десятая Хрисаор Золотой Лук

Моя жизнь делится на две неравные части.

Первая насыщена событиями так, что кажется бесконечной. Случается, я сам удивляюсь, как судьба исхитрилась поместить в этот горшок целое море. Когда меня вспоминают, то говорят именно об этой части, не без оснований засчитывая ее за целую жизнь.

Вторая часть куда дольше. О ней вспоминают редко. В основном тогда, когда надо кого-то упрекнуть в чрезмерной гордыне, в посягательстве на подвиг, который не совершить, или на титул, какого не достичь. Вот, говорят, полезешь на эту гору — сверзишься, расквасишь нос и будешь как несчастный Беллерофонт.

В финале таких нравоучительных увещеваний всегда добавляют: «Впрочем, под конец жизни он все-таки примирился с богами!»

Я не спорю. Примирился, так примирился.

Моя жизнь делится на две неравные части. Нет, на три.

Эписодий двадцать восьмой Радуга — знак вестника

1 «Я буду ждать»

Три долины: Ксанфа, Лимира, Мироса. Когда в низовьях долины Ксанфа царит весна, в верхней долине лежит зимний снег, а в устье реки, близ патарского храма Аполлона, по-летнему жарко.

Трудно привыкнуть.

В Солимских горах есть вулкан. Негасимый огонь выходит наружу, он хорошо виден с окрестных склонов. Химера? Убита?! Кем, тобой, что ли? Все от Лаконии до Фракии уже знали, что я покончил с Химерой. Все, кроме ликийцев, свято уверенных, что Химера живехонька. Она просто спряталась, ушла в толщу гор от гнева богов. Слышишь, дышит? Видишь, горит?!

Сюда еще долго пригоняли коз: для пропитания Химеры, на радость волкам. Потом перестали.