Золотой обруч

Простор над морем незаметно сделался свинцово-серым. Некий тяжелый купол словно придавил водную ширь. И вот эту серость прорезали полосы огня, отвесные и косые.

Никиас, Корас и Клеон почувствовали, как из этой безбрежной дали до них вдруг донеслась волна холода.

Все больше и больше косых огненных полос появлялось на небе. Они двигались, словно основа на ткацком станке, вверх и вниз, вдоль и поперек. Потом вдруг пронесся порыв ветра, и все пропало.

Перед глазами изумленных людей появились ряды гигантских домов, а на крышах и на улицах лежал снег. Тихо падал снег, потом снегопад прекратился. Свинцовое небо слегка посветлело.

В это время уже и другие жители деревни вышли на улицу и, подняв глаза к небу, испуганно вскрикивали и махали руками. На крик сбегались все новые толпы.

Вдруг показался большой город с бесконечной чащей улиц, дворцов, церквей, мостов и башен.

Огромный, он грозно заволок небо и море, — башни словно падали сверху на деревню.

Никиас, Корас и Клеон пустились бежать, первый — с посохом в руке, второй — с корзиной, опрокинутой на голову, третий — с топором на плече. Клеон, словно выдра, несся по усыпанному щепками берегу, пес мчался, петляя, за Никиасом. Потом он вдруг завыл, поджав хвост.

Бежавшие смешались с толпой на деревенской улице. Здесь и мужчины, и женщины, и дети.

Лицо горшечника было в глине, у пекаря руки в тесте, а кузнец все еще сжимал клещами раскаленное железо. Перед дверью цирюльни стоял мужчина с обритой наполовину головой, а из-за его плеча выглядывал цирюльник, продолжавший машинально щелкать ножницами.

Женщины всплескивали руками. Слепые старухи шамкали беззубыми ртами, подняв к небу невидящие глаза. Детишки носились взад и вперед, словно на ярмарке.

Но все более странным и грозным становилось небо. Видение развертывалось, словно ткань.

Открылась гигантская улица с бесконечной перспективой. Там кишели люди, сначала едва заметные, словно соринки, потом очертания прояснились: катились экипажи, мчались всадники, сновали туда-сюда пешеходы.

По сводчатым мостам проезжали экипажи, похожие на дома с блестящими стеклянными стенами. Сверкали доспехи всадников, развевались султаны из конского волоса. И очертания отдельных человеческих фигур становились все яснее и яснее — они словно плясали над стеклянным простором.

Что это было? И где это было?

Все более бурной становилась картина. Словно порыв ветра пронесся над толпами. Группы людей слились, экипажи сгрудились, потом все снова прояснилось.

Внезапно сквозь толпу пробежал с разинутым ртом черный человек, размахивая костлявыми руками. И люди заторопились, и началась толчея.

Потом толпа отхлынула, и на горбатом мосту появилась группа людей. Там были чуть ли не одни оборванные, вконец изможденные женщины с землистыми лицами. Они несли на руках или вели за руку таких же изможденных детей.

Они шагали медленно и тяжело. Часть из них отставала, новые присоединялись к шествию. И казалось, мост прогибается под их слабыми ногами.

В деревне все до последнего человека выбежали на улицу. Задерживая дыхание, они молчали, раскрыв рты, и руки у них дрожали, словно у больных. Их вдруг охватил непонятный страх.

Вдруг на запруженную людьми улицу, сметая всех с пути, вырвался отряд всадников с копьями наперевес. На полном скаку они врезались в группу женщин, топча ее лошадьми, пронзая копьями и рубя мечами.

Это так подействовало на островитян, что женщины закричали, хватаясь за голову, и убежали в дома. Правда, через минуту они снова вышли.

Неистовство этой бойни продолжалось недолго, потом люди рассеялись, лишь на снегу там и сям чернели лужи крови и лежал какой-нибудь ребенок, жалобно корчившийся, словно раненая цикада. Одинокая женщина, ломая руки, бегала от одного детского трупика к другому, не находя своего ребенка.

Вдруг из-за мостового закругления поднялись черневшие толпы, быстро приближаясь. Над их головами на безмолвном ветру трепетали знамена, лица сливались в одно темное пятно, руки поднимались, словно древесные сучья.

Снова прискакали всадники, крыло отряда врезалось в толпу, но через минуту было смято, словно бумажная птица. Кони без всадников бежали по мосту, всадники без коней падали через перила, словно черные узлы.

Потом все смешалось в бешеном вихре: изгороди ломались, словно картонные, экипажи опрокидывались, как игрушечные, люди гибли, как комары. Но с бескрайних улиц непрерывно подходили все новые толпы.

Потом вперед вырвался отряд со штыками, ружья были взяты на прицел, дымки поднялись в воздух — толпу словно вымело, на снегу остались лишь извивавшиеся в агонии тела.

Воздев руки, островитяне издали крик смертельного ужаса. Они разбежались, словно стадо овец, но потом вернулись и снова уставились на небо.

Перед ними развертывались картины, одна страшнее другой.

Неистовство дошло до предела. Все смешалось и утратило четкие очертания. Тела превратились в бесформенные пятна, в толпе нельзя было различить отдельных людей. Передвигались лишь черные и серые тени, время от времени скрывавшиеся за облаком дыма или снега.