Золотой обруч

— Кто назначил его островным старейшиной? — вдруг спросил чей-то голос.

Никто не знал. Отец его был старейшиной, дед также. А дальше все терялось во мраке лет. Лишь теперешние его дела были яснее ясного.

Люди заявили, что хотят видеть островного старейшину, и тот вышел с удивленным лицом, еще продолжая жевать хлеб. Что им угодно, мягко спросил он.

Пусть даст отчет по церковной казне, сказали ему. Пусть отдаст деньги вдов и сирот. Пусть не распоряжается землями общины.

— Мы голодаем, — сказал Корас за спинами других.

— Мы хотим свободы! — крикнул Никиас, стоя впереди всех.

— Свободы берите сколько угодно, — сказал островной старейшина, поглаживая бороду, — но свои права я унаследовал от отца и деда.

— Мы не знаем твоего отца и деда! — крикнули ему в ответ. — Мы хотим получить то, что принадлежит всем!

Но вдруг старейшина исчез, а из всех окон и дверей высунулись стволы ружей.

Старейшина давно приготовился ко всему. Дом был полон вооруженных десятников и подручных.

— Собака! — крикнул Клеон, вырываясь вперед. — Хочу и тебе почесать спину!

Но в это мгновение грянули выстрелы, и труп Клеона скатился с крыльца. В ту же минуту кто-то закричал: «Пожар! Пожар!» — и все увидели столб дыма на краю деревни.

Люди во весь дух побежали туда и увидели, что горит лачуга одного арендатора. Но самое странное — они застали слугу старейшины, смоляным факелом поджигавшего соседний дом, и тут же его убили.

Тогда вооруженные толпы бегом вернулись к дому островного старейшины. Туча камней полетела в двери и окна, разрушая все. Но тут же снова загремели выстрелы, обагряя землю кровью.

Так началась кровавая схватка.

Это было жестокое опьянение. Это был бушующий гнев, искавший выхода в действии.

Мужчины бросались в сражение с топорами и ломами в руках, женщины, словно грудных детей, таскали камни в фартуках. Раненых уносили на лестницах, здоровые по телам павших кидались в бой.

В этой суматохе никто не заметил, как одинокая лодка вышла в море. Островной старейшина бежал. Он слышал удаляющийся шум битвы и видел, как столб огня взвился над его домом.

Когда сражение затихло, оказалось, что никто из его зачинщиков не уцелел. Пали Никиас, Корас и Клеон, Деревня была полна трупов и развалин. Много дней плакали женщины.

И никто не понимал, с чего все началось. Что это было — колдовство, мираж, страшный сон? Оставшиеся в живых протирали глаза, расспрашивали друг друга, но не находили ответа.

А солнце всходило и заходило. Жизнь шла прежним чередом. Людям надо было жить дальше.

Лето выдалось тяжелое. Поля были опустошены, дома сожжены, не хватало работников. Жесткая земля не выращивала хлеба, а бурное море нелегко отдавало добычу.

Как ни странно, но осенью никто из чужих не заходил на остров. Островитяне не услышали о том, что происходит в мире. На следующую осень у пришельцев были новые новости, а старые уже забыли. А островитяне так ни о чем и не узнали.

Но как-то ранней весной старейшина в сопровождении вооруженных людей снова приплыл на остров. Он нанял слуг, снова выстроил себе дом, снова начал взимать платежи, и прежняя жизнь продолжалась. Лишь козлиная бородка его тряслась больше прежнего.

Когда он прожил свой век, сын его сделался островным старейшиной.

В этой части архипелага надолго воцарилась тишина. Народ опять зажил спокойной, бедной, трудовой жизнью. Выросло новое поколение, невеселое и худосочное. Оно было замкнутым, оно словно силилось припомнить что-то.

Но в дни, когда поспевало первое вино, островитяне по-прежнему справляли праздник урожая.

Днем юноши и девушки ходили из дома в дом с кистями винограда и старинными песнями. Вечером мужчины долго сидели перед воротами, беседуя о минувших днях, пока из оливковой рощи не доносились до них слабые звуки музыки и пляски.

Мужской разговор подчас надолго умолкал. Люди поднимали лица к мглистому небу. Некое воспоминание мучило их, и они спрашивали себя:

«Впрямь ли все это было? Разве жизнь не всегда была такой, как сейчас? Не сказка ли все это, что нам рассказали наши отцы, когда мы были маленькими детьми и играли на береговом песке?»

А потом отношение к этому сну опять становилось серьезным. Небо словно распахивалось перед взорами людей. На них смотрели оттуда предтечи — Никиас, Корас и Клеон. И то старое, героическое время становилось близким и понятным.

Былое рассеялось, как мираж, но смысл его продолжал тлеть и разгораться в душах людей.

1917

Перевод Л. П. Тоом.

ТЕНЬ ЧЕЛОВЕКА

1

Марет спала так чутко, что ей было слышно тиканье жучка-точильщика в ножке кровати.

Почти никогда она не погружалась в такой глубокий сон, чтобы не чувствовать своего тела. Она шевельнула онемевшими руками и ногами и сквозь сон услышала шорох тишины вокруг себя. Она почмокала губами, и этот еле слышный звук словно разогнал полчища тьмы, нависшие над ней. Потом она снова на миг углубилась в темное царство сна.

Все тот же сон, тот же призрак сна виделся ей в эти долгие ночи.