Золотой раб

С каждым шагом напряжение в его груди росло. В сумерках он поднимался по хорошо мощенной дороге на Виминальный холм, через множество крыш, и крыш, и крыш кое-где виднелся мрамор храмов, который на востоке быстро поглощал мрак, а множество освещенных окон создавали жуткое впечатление звездного неба на земле, которое тянется дальше, чем способен видеть человек. Доносился слабый запах дыма, звук колес или усталых ног, отдаленные оклики, дрожащие в неподвижном воздухе. Однажды проехал всадник, без любопытства посмотревший на двух плебеев.

Викка, думал Эодан, Викка, я тысячу лет не видел тебя. Сегодня я тебя увижу.

Даже если весь мир будет стоять у меня на пути, сегодня я прижму тебя к себе.

Темнота сгустилась настолько, что он слышал звуки своих шагов, но не видел камни, на которые ступал. Дома по обеим сторонам улицы казались темными массами. Сердце его билось так громко, что он почти не расслышал слова Фрины:

– Мы пришли.

Но с неожиданной остротой почувствовал, как она сжала его руку.

Они стояли перед отвесной десятифутовой стеной.

– Дом в саду, – прошептала Фрина. – Никто не сторожит его с тыла… гости приходят с противоположной стороны… здесь есть ворота, но сейчас они закрыты… Если поднимешь меня на вершину, я привяжу свой пояс к кусту, и ты сможешь подняться.

Эодан сложил руки, Фрина ступила на них, одним гибким движением оперлась на его голову, чтобы обрести равновесие, и сказала:

– Давай.

Он осторожно поднял ее, почувствовав, как ее нога скользнула по его щеке. Потом она поднялась на верх стены, и он, пощупав стену, нашел спущенный пояс. И, перебирая руками, поднялся по нему.

– Где твой посох? – шепотом спросила Фрина.

– Оставил внизу, – ответил Эодан.

– Боги так затуманили твой разум, что ты решил оставить след? Возвращайся и возьми его! – резко сказала она.

Когда они наконец были в саду, Эодан стал всматриваться через согнутые ветви дерева. С этой стороны не видно никаких огней. Вспоминая виллу, Эодан предположил, что с этой стороны расположены кухня и помещения рабов, но сбоку должен быть отдельный коридор, которым пользуются хозяева. Фрина провела его к двери такого коридора. Дверь скрипнула от его прикосновения. Фрина застыла. Они ждали, и казалось, время тянется бесконечно.

– Никто не услышал, – выдохнула она. – Идем.

Две висячие лампы давали достаточно света, чтобы они увидели внутренности коридора.

– В атриум, – прошептала Фрина. – Кажется, здесь никого нет. Но кимврская девушка должны быть здесь… – Она остановилась перед дверью и дрожащей рукой коснулась ее. – Здесь, Эодан. – Он видел, что ее рот искривлен, будто от боли. – О, Эодан, пусть Неизвестный Бог позволит, чтобы она была здесь!

И неожиданно – и очень хладнокровно – он почувствовал себя собственным хозяином. Пальцы, которыми он взялся за пружину дверного запора, не дрожали. Дверь открылась в темноту – нет, в конце окно, шире большинства итальянских окон; он увидел ночь за окном, цветущие лозы и дрожащую звезду.

Он вошел. Кинжал выскользнул из ножен. Если Флавий здесь, утра он не увидит. Но, напомнил он себе, нужно помешать Викке крикнуть от радости. Зажать ей рот, если понадобится, или по крайней мере поцеловать; тишина – их единственная защита.

Он прошел по полу, Фрина за ним закрыла дверь. Они стояли в тени.

– Викка? – прошептал он.

У окна что-то зашуршало. Теперь он увидел ее очертания: она сидела у окна и смотрела наружу. Светлые волосы и белое платье улавливали немного света.

– Это ты? – неуверенно спросила она. Она использовала интимную форму местоимения, и это чем-то покоробило его.

Он протянул к ней руку.

– Не говори громко, – тихо сказал он по-кимврски.

Он слышал, что она вобрала воздух так сильно, словно хотела разорвать легкие. Он опустил нож, сделал еще один шаг и обнял ее. Она дрожала.

– Нет, Эодан, ты мертв! – воскликнула она, как заблудившийся ребенок.

– Я жив. Я Эодан, твой мужчина. Я пришел, чтобы отвести тебя домой, Викка.

– Отпусти меня!

В ее голосе ужас.

Он схватил ее за руку. Она дрожала, как в лихорадке.

– Можешь дать нам немного света, Фрина? – попросил Эодан. – Она должна увидеть, что я не призрак.

Викка молчала. Встав, она словно онемела. Она коснулась его рукой, и он почувствовал перемену: ладонь стала мягкой, уже год Викка не дробила зерно и не загоняла на ночь быков. Бедная пленница! Эодан сжал ее плечи, обнял за талию. Поднял ее подбородок и поцеловал. Ее губы были мертвыми. Охваченный горем из-за ее страданий, он привлек ее к себе и положил ее голову себе на грудь.

Фрина нашла кремень, огниво и лампу. Маленький огонек разогнал по углам большие бесформенные тени. Эодан посмотрел на Викку.

На его взгляд, она не очень изменилась. Кожа ее стала белой, ее теперь редко касалось солнце и никогда – дождь и ветер, но на носу все те же дорогие мелкие веснушки. Она поправилась, груди и бедра стали полней. Волосы свободно падали на римское платье и пояс – тонкую вышитую золотом ленту; на ней ожерелье из опалов и янтаря. Ему не понравился запах ее косметики, но –

– Викка, Викка!