Золотой ручей (журнальный вариант)

Андрей про себя удивился, что Тюша-хулиган ловко подмечает слабости других. Вот заметил, что Андрей любит в доме отдыха проводить время, так и решил построить на этом свою месть.

— Передай своему Тюше, что я буду гулять там, где захочу.

Дуська совсем ошалел от такой наглости. Для него, Дуськи, Тюша был авторитетом, заводилой в компании, человеком, чьему слову Дуська привык беспрекословно подчиняться. А тут этот Толстый совсем обнаглел: грубит самому Тюше.

— Ну, Толстый! Ну, гад! — завопил вдруг Дуська. — Все будет доложено! Слышишь, все-все!

— Во-во, именно доложено. Гуляй, гуляй, Дуся.

Андрей прошел мимо ошалевшего Дуськи, чуть-чуть не зацепив его плечом. Тузик пробежал позади Андрея, стукнув легонько Дуську хвостом по голым ногам… Через несколько минут Андрей забыл про Дуську и про его угрозы.

В радужном настроении Андрей вышел к Искре. Еще не подходя к речке, когда она заманчиво блестела из-за кустов орешника, он заметил какое-то странное оживление на берегу. Отдыхающие толклись у воды и на что-то показывали друг другу. На другом берегу соседние мальчишки стояли по колено в воде, что-то вылавливали, восхищенно вскрикивая.

И когда Андрей увидел и понял, в чем дело, сердце его сжалось и упало. По веселым, быстрым волнам Искры плыла мертвая рыба. Ее было так много, что если бы сварить уху из этой рыбы, ухи хватило бы и на весь дом отдыха, и на деревню, в которой жил Андрей, и на соседнюю, и, может быть, даже на все многочисленное население озорной Искры.

Андрей сбежал с горки к берегу и очутился в толпе отдыхающих. Мертвая рыба плыла мимо, серебряно сверкая боками.

— Эй, пацаны! — закричал один дядька в сетчатой майке и в матерчатой розовой кепке. — Зачем вы ее ловите? Она же ядовитая!

— А мы на кошке как раз проверим — ядовитая или нет! — заорали с того берега довольные мальчишки.

— Как ядовитая? — спросил Андрей, ни к кому не обращаясь.

Все тот же отдыхающий в сетчатой майке пояснил:

— Грозу ночью слышал? Здесь-то она была еще небольшая. А в верхах реки такая страшная прошла, что удобрения с полей посмывало. Они в реку-то и попали. Вместе с ручьями. Рыба, наверное, вся от этого и погибла.

Пока Андрей стоял у реки, пока слушал, что ему говорил сетчатый, он не отрывал глаз от мелькающей на волнах мертвой рыбы. Непроизвольно Андрей искал среди серебристого, мертвого месива золотой бок. Свою Маруську.

Подходили новые любопытные.

Какая-то женщина в ярком сарафане и тугих, видно сразу, только закрученных кудряшках, сокрушалась:

— Ой, наверное, теперь купаться нельзя! Купаться нельзя! Зачем тогда у реки отдыхать?

У Андрея перед глазами все плыло. Он рванулся и побежал в сторону, ничего уже больше не слышал.

Андрей прибежал к тому месту, откуда вчера выпустил Маруську на волю.

Ива шелестела листьями и окунала в воду старые, твердые ветки. Они плыли по волнам, а вода закипала вокруг них бурунчиками. Еще вода противно шлепала о берег. Андрей сел на корточки и не мог даже заплакать. Все как-то окаменело у него в груди, застыло.

Волны прибили к самому берегу мертвую рыбку. Это была плотвичка. У нее были выпученные красные глазки и удивленный открытый буквой «о» рот. Андрей взял в руки плотвичку и зачем-то понюхал. Она пахла быстрой рекой, тиной, водорослями. Она не казалась отравленной, мертвой, она казалась крепко уснувшей.

Андрей бросил рыбку в волны, и они понесли ее дальше.

Сквозь тучи проглянуло маленькое солнце и заполнило и без того блестящую от рыб реку прыгающими бликами… И эта веселая река, и ива, и это серое небо с маленьким солнцем наполнили Андрея такой горечью, такой тоской, что не хотелось ему ничего. Хотелось только лечь на траву, влажную от ночной грозы, и тихо стонать от бессилия, ужаса и обиды.

И вдруг в сознании Андрея пробился слабенький луч надежды. Андрей знал, что Маруську в отравленной реке может спасти только чудо. Этим чудом, единственным на земле, в которое свято верил Андрей, был Золотой ручей.