Золотой скарабей

Успел князь раздобыть несколько пьес французских, подружился с композитором Бортнянским, но… тут пришел указ, что надлежит ему ехать на войну со шведами. К счастью, война была короткая, он вернулся в чине капитана – и с той же легкостью, с какой действовал в полку, вновь принялся играть в пьесках и петь, и танцевать, и пародировать. Но к своей персоне относился строго и писал:

Угоден – пусть меня читают,
Противен – пусть в огонь бросают,
Трубы похвальной не ищу…

Отшагав еще с десяток раз комнату, Долгорукий опять взял гусиное перо, бумагу и застрочил:

Играйте, пойте, веселитесь,
Два века нам не подарят;
Чужого толку не страшитесь,
Будь всяк умом своим богат!
Но знай держать его в границах:
Шути с приятелем остро;
А при великолепных лицах
Кусай язык – и прячь перо…

Так полно ссориться, ребята,

И милости прошу ко мне!
Моя трапеза не богата,
Но правда чистая в вине.
Летит весна, придет Святая,
И солнца станет луч сиять,
А мы здесь долу, всех лобзая,
Начнем комедию играть.

Ужасней черта, кто пророчит

Забав невинных простоту;
Злодей шипит и не хохочет,
А добрый любит суету, —
Ко щастью взяв мечты дорогу,
Я благодарен Небесам! —
Мой дух принадлежит лишь Богу,
А сердце все – моим друзьям!!!

Свобода драгоценна!

Навек пребудь со мной!
С тобою жизнь блаженна,
В тебе души покой.
Тверди ты мне стократно,
Чтоб помнил я всегда:
Любить себя приятно,
Любить других – беда!

Вероятно, после тех строк князь вскочил и мог даже перекувырнуться: мол, славно и легко идут строфы – не то что у Тредиаковского, стихи которого Екатерина II заставляла читать подданных в качестве наказания. Стихи Долгорукого талантливы, легки, воздушны. Он напишет еще поэму «Авось».

(Между прочим, Александр Сергеевич, прочтя поэму «Авось», заметит, что, если бы высокородный князь не сочинил такой поэмы на живую, русскую тему, он бы сам взялся за нее.)

Неказист был князь Долгорукий, однако это не мешало ему одерживать победы, к тому же блистательные. Он легко воспламенялся, вдохновлялся, и вирши так и сыпались.

В Иване Михайловиче соединились и дед, и бабушка его: литературный талант и склонность к размышлениям – от Натальи Борисовны Шереметевой, а легкость характера и вспыльчивость – от деда Ивана Алексеевича (не зря юный царь Петр II был так привязан к своему камергеру).

Проснувшись на другой день поздно, князь бросился к слуге: не было ли почты? И – о радость! – в руках его письмо из Твери. Он набросился на конверт так, что слуга попятился. Евгения! А читал, запершись в кабинете, один.

«Любезный друг мой, Иван Михайлович!