Золотой скарабей

Ехали мы на извозчике с кладбища, и я просила высадить меня, чтоб передохнуть и постоять возле такого дерева, в точности такого, у какого ты меня поцеловал в первый раз. Только не знаю, как оно называется, заморское, с белыми цветами. Раньше ты меня по пьесе, по роли прикасался губами к щеке моей, а в тот раз обнял возле дерева с белыми цветами и так славно, сладко, так крепко поцеловал, что я и теперь помню это. И, как друга, обняла его ствол, а слезы так и навернулись… Сердце так желало беседовать с тобой! Я воображала, как ты веселишься в своем театре, а может быть, отправился к умнейшему графу, и там вы тайно заседаете, о чем-то говорите. Не ходил бы ты, Ванюша, к тем тайным людям… Еще я постояла так, глядя, как темная-претемная река несет свои воды, и выпустила из объятий то дерево (вроде оно каштан называется?).

Любезный друг Иван Михайлович, когда же мы дождемся главного часа в нашей жизни?

Остаюсь верная тебе – Смирная Евгения».

Князь прижал письмо к сердцу и, прыгая по комнате, перецеловал каждую строчку.

Часть 2

Все думы – о любви, о ней одной,

И столь они между собой несхожи,
Что этой власть любви всего дороже,
А та сгущает страхи надо мной,

А в той – надежда сладостной струной,

А в той – причина слез: что делать, что же,
Одно лишь их роднит в сердечной дрожи —
Мольба о милости любой ценой.

Данте

[3]

Братья Строгановы

В те годы многие молодые люди устремлялись за границу. Зачем? Чтобы познавать науки, совершенствоваться в языках. Разница в том, что при Петре I упражнялись в немецком, а при Екатерине учились болтать по-французски (сегодня – никуда без английского).

Юность! уверенная в себе, не сомневающаяся, жаждущая новшеств, не ведающая о будущем, о роке и провидении!.. Наконец, о счастье. Впрочем, многие уже тогда знали слова Карамзина: «Счастье есть дело судьбы, ума и характера».

Какие приключения ждали Мишеля с Хемницером?

Что выпадет на долю Андрея, спешно призванного в Строгановский дворец?

…Петербургский день клонился к вечеру, постепенно переходя в белую ночь. Недвижные воды Невы отражали светлый небосвод с чуть розовеющими краями. Темная лодка свернула на широкую реку. Черная тень лодки и отблески белого паруса отразились в воде, и все растворялось в безмолвии.

В лодке сидел молодой человек лет шестнадцати, в синем плаще и шляпе. Напротив, на веслах – человек постарше, с черной шевелюрой. Это были молодой граф Павел Строганов и его гувернер Жильбер Ромм.

Завтра они должны ехать в Европу, а нынче вечером Жильбер, оставшись наедине с молодым Строгановым, спросил:

– Не желаете ли, Поль, проститься с Санкт-Петербургом? Долго не увидите сей прекрасный город. Теперь светло, можно прогуляться на лодке вдоль реки.

– Ах, Жильбер, как вы догадливы! Разумеется, я поеду, и с удовольствием, – пылко откликнулся Павел. – Но отчего бы не взять слугу моего? Или Андрея?

Жильбер отказался от сопроводителей. Он отчего-то нервничал, не глядел в лицо молодому графу. Весла шлепали по воде, и вот уже показался шпиль Петропавловского собора, под куполом которого покоился тот, кто возвел этот город. Вдали открывался прекрасный вид на Стрелку Васильевского острова – иностранные гости находили, что в мире нет ничего прекраснее этой картины.

Левая сторона Невы отчасти была закована в гранит; в иных местах еще только укладывали камни. Строгие стройные линии города взывали к порядку, а тающие небеса будили романтические чувства. Молодой Строганов глядел вокруг, вбирая эту красоту и прощаясь с нею.

Лодка приблизилась к Летнему саду, к его резной решетке. Каждый раз, глядя на сей узор, Павел замирал: какое четкое, изящное чередование черных линий!

Равномерно поскрипывали весла в уключинах, по днищу лодки плескалась вода. Жильбер повернул к берегу.

– Куда вы, сударь? Разве мы будем выходить на берег? – спросил Павел.