Золотой скарабей

Вдруг по чьему-то мановению народ ринулся к столам с криком «ура!», и все съестное пошло гулять по рукам, по несытым желудкам! Именно в этот момент появилась императорская карета, которая была вынуждена пережидать столпотворение.

Расстроенный Потемкин вышел навстречу и подал руку Екатерине.

В подготовке праздника, в сочинении его приняли участие и Державин, и Львов, но дирижировал всем Потемкин. Он был в алом фраке, черном кружевном плаще, в шляпе, унизанной огромным количеством драгоценностей.

Сколько было гостей на том «любовном» представлении? Три тысячи. Сколько горело свечей в колонном зале? Двадцать тысяч! Сколько потрачено денег? Умолчим… только ясно: все было сделано с размахом.

Как описывал один современник: «Рубины, яхонты, изумруды, топазы блещут. Разноогненные, с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами; тенистые радуги бегают по затененному пространству. В одной зале – любящие музыку, в другом – пленяющиеся живописью, уединенные покои призывают людей государственных к умной беседе, мраморные ступени ведут к жертвеннику, на котором статуя Екатерины».

Потемкин бросается на колени перед нею, и Екатерина поднимает его, целует в лоб. Он уже счастлив! Еще более – когда стоит за ее креслом при ужине, а она велит сесть рядом.

После ужина – прогулки, беседы. К Екатерине подходит Строганов.

– Каково ведет себя твой проказник Павел? – спрашивает она. – Ох, дождетесь вы у меня, достанется вам на орехи! Когда еще велела я возвернуться?.. А какие вести оттуда?

– Сожалею, что вызвал неудовольствие вашего величества, – отвечает Строганов. – Пишут, что число эмигрантов все увеличивается, французы едут и едут в Россию… Граф Разумовский пригласил художницу Виже-Лебрен, которая писала портрет Марии-Антуанетты.

– Бедная королева! Всё она делала неправильно! Что еще?

– Ваше величество заказывали бассейн, так мрамор погрузили на судно и доставили в Петербург.

Екатерина оживилась, лицо озарила одна из ее самых очаровательных улыбок.

– И что – уже установили?

– Именно так, ваше величество, идет работа.

Не умолчим о том, что во время праздника Екатерина решила сделать еще один подарок Потемкину – испробовать «английское новшество» – бассейн. Никто, конечно, не видел той редкой картины, когда она и он, два великана, подобные двум китам, плескаются в теплых водах лондонской новинки. Только Безбородко, встретив Строганова, буркнул: «Славного мастера сделал ты из своего раба, Александр Сергеевич».

…Праздник был в разгаре. Через стол, уставленный яствами, перекрещивались два выразительных взгляда: матери и сына. Прищуренно-любезный – Екатерины, и дерзко-равнодушный – Павла. Ох уж эти самодержавные нравы, замешенные на неведомо каких симпатиях и тем более – неизвестно, на какой крови!.. И еще один человек перехватил их взгляды – это Николай Иванович Салтыков, – дворцовая молва нарекала его отцом Павла, но Павел не желал об этом слышать! Он почитал своим отцом убитого Петра III, а вид Салтыкова поднимал в широкой груди малорослого наследника бурю чувств, которые вырывались порой в самых неприглядных формах. В Зимнем дворце Салтыков пользовался всеми привилегиями чрезвычайной особы. Содержание каждого дня его обходилось казне в 400 рублей. Другие Салтыковы – рослые, видные, а этот ходит, подпираясь костыликом. Однако находится в большой доверенности у императрицы.

Рожденный с мечтательностью в душе, романтичный Павел рос среди дворцовых интриг, соблазнов, сердце его искало опоры, но – только не у матери. Сперва – в первой жене Вильгельмине, потом – в супруге Марии Федоровне, которая щедро рожала ему наследников. Павел любил детей, особенно дочерей, однако чем старше делались его сыновья, тем меньше общего оставалось меж ними: их забирала Екатерина.

У нее были бурные романы, фавориты. Павел же привязан к умненькой фрейлине Нелидовой, еще с тех пор, как увидел ее в Смольном институте, но оставался истинным рыцарем; что бы ни говорили при дворе, их связь была «дружба, священная и нежная, невинная и чистая». В последнее время у матери появился «новый любезник» – Платон Зубов… Павел не мог скрыть к нему неприязни, называл его «смугляк», «зуб».

Нервный, инфантильный, наделенный от природы мистическими настроениями Павел и его трезвая, расчетливая, не терпящая никаких суеверий мать представляли две противоположные натуры. Да и воспитатель Павла – Никита Панин тоже внес свою лепту. Образованный, начитанный, он знал много таинственных историй о древних рыцарях, благородстве, о новом, нравственном строении общества, где бы не церковь, а образованные благородные люди играли главную роль.

И Павел рос подозрительным, замкнутым, хотя внешне был любезен и галантен.

Часто думал о своем отце Петре III – тот впитал в себя кровь двух заядлых врагов – Петра Великого и Карла XII, тоже великого; образовалась адская смесь, оттого и чудачествам Петра III не было конца. Он словно бросал вызов приличиям света. Слушая россказни про отца, Павел то и дело смотрелся в зеркало, ища в своем лице его черты, – от одного этого можно было сойти с ума.