Золотой трон (ЛП)

Горе все еще там, заполняет меня изнутри, пока я едва могу втягивать дыхание в легкие, но мои глаза физически отказываются больше производить слезы. Клапан был перекрыт, оставив мои опухшие глаза сухими впервые за несколько часов.

Хлоя и Картер все еще здесь — по одному по обе стороны моей кровати, настороженно наблюдая за мной. Ни один из них не говорит. Интересно, не потому ли это, что они боятся, что снова выведут меня из себя?

Прочистив горло, я стараюсь говорить ровным тоном. Мне это почти удается.

— Сколько?

Хлоя открывает рот, но отвечает Картер. Его голос чист, он говорит мне прямые факты. Как будто он знает, что проявление любых эмоций будет достаточно, чтобы отправить меня за грань.

— Тридцать семь погибших. Они ожидают, что это число будет расти. Многие люди добрались до больницы, но тяжесть их ран… — Его адамово яблоко неровно покачивается. — Скорее всего, погибших будет больше.

Я откидываю голову назад, отчаянно пытаясь отдышаться.

— Дети?

Он делает паузу. Его голос густой, когда он произносит число.

— Двенадцать, по последним подсчетам.

Боже.

Нет.

Нет.

Нет.

Боль пронзает меня насквозь, кинжалом прямо в сердце. Мне нужно мгновение, чтобы собраться с духом, прежде чем снова встретиться с Картером взглядом.

— Они знают, кто это сделал? И почему?

Он бросает взгляд на свою сестру, колеблясь.

Мой пульс начинает колотиться. Я смотрю на Хлою и вижу, что ее милые черты лица превратились в маску ужаса. Она избегает моего взгляда.

— Просто скажи мне.

— Э… это слишком много для одного дня. — Ее голос дрожит. — У тебя легкое сотрясение мозга, плюс другие повреждения от осколков. Ты все еще восстанавливаешься. Мы просто не хотим перегружать тебя слишком…

Я снова смотрю на Картера.

— Ты же знаешь, что в конце концов я все равно узнаю. Я лучше услышу это от тебя, чем прочитаю в какой-нибудь газете на завтрашней первой полосе.

Он резко вдыхает, затем кивает.

— Саперы еще разбираются с обломками, но они считают, что грузовик был начинен С-4. Достаточно, чтобы взорвать полквартала. Если бы вы были хоть на несколько футов ближе к этой сцене, когда она взорвалась…

— Я бы тоже была мертва. Как и все те невинные люди. — Я качаю головой. — Я не могу понять, почему кто-то мог сделать что-то настолько ужасное. В той толпе было много спасателей, семей, пожарных… Хорошие люди. Они не заслужили этого. Это не имеет никакого смысла. Кто мог напасть на героев Германии? Какая у них может быть причина?

Глаза Картер наполняются раскаянием.

— Эмилия…

Мои брови поднимаются.

— Люди с бомбами. Они не были нацелены на толпу. Более вероятно, что… — Он делает еще один вдох, готовясь к следующим словам. — Они были нацелены на тебя.

— Меня, — тупо повторяю я. — Нет… Нет, это невозможно. — Я качаю головой, все быстрее и быстрее, чувствуя, как снова начинаю закручиваться. — Нет! Нет. Это не может быть правдой. Картер, скажи мне, что это неправда.

Его челюсть смыкается. Его руки так крепко обхватывают ручки кресла, что костяшки пальцев побелели.

— Э… — шепчет Хлоя, не переставая рыдать. — О, дорогая…

— Это не может быть правдой, — повторяю я, чувствуя, как все, что, как мне казалось, я знала, разлетается на кусочки. — Потому что если это так… Я убила их. Я убилf всех этих людей.

Голос Картера напряжен.

— Это неправда, Эмилия.

— Но это правда! — Слезы снова текут. Я даже не пытаюсь их смахнуть. — Если бы меня там не было, церемония не стала бы целью… и все эти люди были бы живы. Они были бы дома со своими детьми, уложенные в постели вместо того, чтобы… чтобы… лежать в каком-нибудь разнесенном на куски морге.

Мои слова сбиваются на задыхания, а затем задыхания переходят в рыдания. Закрыв глаза, я падаю обратно на подушки и позволяю боли взять верх. Все это время три маленьких слова снова и снова звучат в моей голове, преследуя меня, как мелодия, которую я никогда не забуду.

Ты убила их.

Ты убила их.

Ты убила их.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ВРАЧИ официально выписывают меня, как только взойдет солнце.

Обычно я протестовала бы против того, чтобы меня вывозили из сверхсекретного военного бункера как восьмидесятилетнего в инвалидном кресле, но я больше не могу заставить себя чувствовать что-либо. Никакого смущения по поводу слишком свободных треников и хлопковой рубашки, которые они нашли для меня вместо больничного халата. Никакого возмущения по поводу состояния моих волос или размазанного макияжа под глазами.

Я онемела.

Сломанный, едва пульсирующий орган внутри моей груди заключен в лед, и я боюсь, что ничто и никогда не заставит его снова биться в тепле.

Картер толкает мое инвалидное кресло, а Хлоя идет рядом с ним, несмотря на то, что не спят уже более двадцати четырех часов. Галиция и Риггс, оба с небольшими порезами и синяками, идут прямо за нами. Две дюжины королевских гвардейцев идут по коридору от моей комнаты до расположенной под землей вешалки, где их ждут шесть одинаковых черных внедорожников. Кортеж охраны, чтобы обеспечить мою безопасность во время транспортировки.