Золотой цветок - одолень

— Клянусь вам, станичники: нет и не было на Яике утайной казны!

— Целуй крест в клятве, атаман!

— Целую! Клянусь! Мы ить решили присоединиться к Московии! К чему прятать казну? Разделили бы миром кровище, дабы у нас его не отняли. А за утайку вы бы с меня голову сняли. Да и царь бы не помиловал...

— И не помилует! — ликовала Зоида.

Она настрочила донос в сыскной приказ, хотела передать письмо в Москву с отцом Лаврентием.

— Прошу, передайте мою писульку дьяку сыскного приказу, — упала она в ноги священнику.

— Какому дьяку, Зоида?

— Не ведаю. Любому дьяку.

— Что у тебя в сказке?

— Гляньте, отец Лаврентий.

Протодиакон развернул бумагу, прочитал бегло, за один взгляд: «Утайную казну войска на Яике атаман Меркульев прячет в подвале своей хаты. Двенадцать бочек золотых, двадцать серебра. И кувшин красный с кольцами и серьгами, ожерельями и самоцветами. Доносит царю Московии раба божья Зоида Грибова. В награду просю обласкать меня дворянством».

— Не вижу ничего! Ни единой буковки! Глаза у меня слабые. Не могу прочитать. Да и не надобны мне ваши мирские жалобы. Возьми свою писульку обратно. И ковыляй с богом, Зоида!

Отец Лаврентий помнил наказ патриарха: не вмешиваться в суету жизни, не помогать даже царским дозорщикам. Зоиду он выпроводил из церкви с чувством неприязни.

— Ошибся я! Полагал, что второй дозорщик — полковник Скоблов. А оказалось — Зоида! Все правильно. Первый ее муж — Горбун — на Яике жил в третьем поколении, как и говорил Филарет. Он умер, но успел, видимо, передать дела своей жене. А с другой стороны, это может явиться хитростью Меркульева. Может, атаман подослал сию гнусную бабенку, дабы проверить меня... Если бы я взял донос, Меркульев бы вздернул меня на дыбу! Измучили бы и ночью опустили в прорубь! А сказали бы, что задрали волки! Мудр все-таки патриарх! Не надобно вмешиваться в суету!

Подозрение отца Лаврентия укрепилось тем, что в церковь вскоре после ухода Поганкиной вошел Меркульев.

— Завтра рано утром выедем. Дарья передала пимы, носки связала шерстяные. В сани я брошу тебе два больших тулупа.

— Спасибо! Добрая душа! Да будет уготовано ей место в раю!

— А Зоида, что здесь отиралась?

— Письмецо совала какое-то. Но я ведь плохо вижу. Ни одной буковки не разобрал. Да и ни к чему мне мирские поручения и просьбы...

— У ней родичи в Астрахани. Это она для них передавала писульку. Ничего. Увезет кто-нибудь другой, — успокоил Меркульев священника.

— Сейчас начнет бить, поволокет на дыбу, — похолодел Лаврентий.

— Пойдем ко мне в гости, поужинаем, — предложил атаман. — Выпьем!

— Нет, спасибо. Я сыт. Поужинал. Да и темно, вьюжно.

— Ничего, переночуешь у меня! — подал шубу Меркульев.

— Клянусь, атаман! Я не разобрал ни единой буковки! — рухнул на колени святой отец.

— Ба! Что с тобой, батюшка Лаврентий? Ты уже пьян?

— Малость выпимши. Я отосплюсь в храме. Я не пойду. Никуда.

— Ну, спи, — пожал плечами атаман. — Я заеду утром. Спокойной ночи!

Озадачена была поведением батюшки и Поганкина. Поп не блюдет интересы царя и патриарха. Надобно и на него подать донос.

Хомяк слепошарый! Даже читать не стал писульку. Выручил Зоиду купец Гурьев. Он внимательно выслушал доносительницу, взял письмо, спрятал его в ладанке.

— Завтра послы выедут с обозом. И поплывет мой донос в Москву престольную. Прочитает дьяк грамотку — возрадуется. Принесут мою писульку царю. И пожалует государь меня дворянством! — чавкала смачно Зоида, доедая блин.

В сенях кто-то зашумел, заскрипел половицами, опрокинул корчагу. Мокриша насторожилась, глянула вопросительно на Зоиду. А на сковородке дымился блин. Гунайка вытащил из-за пояса пистоль. Вошка открыл пинком кухонную дверь. В избу ворвалось морозное облако. Через порог шагнул Митяй Обжора. Он втащил волоком огромного мерзлого осетра. Митяй стряхнул снег с шапки на пол, сбросил зипун.

— Вот энто рыбина! Пуда четыре! — ахнул Вошка.

— Три таких же осетра я спрятал у себя в сарае, — отпыхивался Митяй.

— У кого спер? — повела плечом Зоида.

— У Хорунжего. Стайка у него дырявая. И кобеля нет во дворе.

— Садитесь ужинать. Выпейте по кружке вина.

— Спасибо, матушка-болярыня!

— Ешьте! Пейте, орлы мои!

Гунайка, Вошка и Митяй ели жадно и торопливо, хотя снеди было много. Зоида любила смотреть, как они рвут зубами мясо, глотают блины с икрой, набрасываются на хлеб, сало и осетрину. Егорка ел так же... За что же убил его Ермошка? Сынок ведь не знал, что гусляр-братец был дозорщиком. Почему Егорка побежал, начал отстреливаться?..

— Что там нового? — спросила Зоида, когда недоросли насытились, опьянели.

Митяй начал докладывать:

— У Емели Рябого персианка с дитем вместе замерзла в землянке. А он в шинке под столом спал, там тепло. У Гришки Злыдня все угорели, бабка, жена и дети.

— До смерти?

— Почернели, мертвые!

— А сам?

— Выполз, живой. И вот гляньте! — пошарил Митяй за пазухой и вытащил золотую ложку и божка индийского, искусно вырезанного из бивня слона.

— Где добыл?

— В хате у Ермошки. Глашка там одна, спит на печи. Схорон с динарами я у него не нашел. Весь подпол перекопал.

— А где Ермошка?

— Он у кузнеца. Крылья с Бориской новые ладит.