Золотой цветок - одолень

А в битве за Москву Палицын отличился без преувеличения более всех! Первый бой закончился с некоторым преимуществом для Пожарского. Восемь часов сражалось его ополчение с войском гетмана Хоткевича, который перешел Москву-реку у Новодевичьей обители. Горделивые пришельцы отступили к Донскому монастырю. Через два солнца, в 24-й день августа, они снова ринулись в битву, стараясь прорваться в Кремль — к своим осажденным собратьям. Казацкий князь Трубецкой стоял у Лужников. Пожарский у реки. И ухали пушки, и звенели сабли, и лилась кровь с утра до шестого часа. Казаки Трубецкого не выдержали вражеского напора и отошли в свои укрепленные таборы. И втоптали в Москву-реку поляки многие русские полки. Хоткевич ликовал! Пожарский почти разбит!

Авраамий Палицын набросился на Трубецкого:

— Ты что творишь? Гони казаков в бой! Предатель! Литва раздавит наше воинство! Пошто вышел из драки, змей?

— Не шуми, чернец! — огрызался беспомощно князь. — Я не могу заставить казаков пойти в бой. Они не слушают меня! Поговори с ними сам, коль ты силен! Палицын взобрался на пороховую бочку. Трубецкой чуть было не расхохотался. Согбенный, кадыкастый монах пытается верховодить казаками. Да они и ухом не поведут. Но казаки умолкли. Келарь заговорил визгливо, со слезами на глазах:

— Что стали? Что оплошали? Чего ожидаете? Время пришло показать подвиг! Тщитеся на врагов своих! Стажем храбро за православную веру и за все великое государство!

Казаки велеречивости не поняли. Глаза отводили в сторону. Точили сабли, заряжали пистоли и пищали. Трубецкой размышлял по-своему:

— Если победит Хоткевич, переметнусь с казаками к полякам. Если литву начнет одолевать Пожарский, набросимся на пришельцев...

Авраамий Палицын воздевал руки к небу:

— Полки Пожарского гибнут! Из-за нашего нераденья случится окончательное разорение Московскому государству. Какой ответ дадим в день Страшного суда?

Не тронуло казаков и упоминание о Страшном суде.

Келарь искал лихорадочно необходимые слова и не мог найти.

— Пойдем, казаки? — обратился Хорунжий к своему полку.

Меркульев тогда выступил горячо:

— Гляньте, казаки! Татары юртовские за Русь сражаются с поляками храбрее нас! Сотни дворянских белоручек дерутся, аки диаволы! Мужики черные стали витязями-богатырями! А вы, вои, отхлынули!

Но казаки не поддержали Меркульева. Хотя произошло движение, некоторые сели в седла. Не хватало еще одной маленькой искры. И Авраамий Палицын клятвенно перекрестился, крикнул с дрожью в голосе:

— Всю казну Троице-Сергиевой святыни отдадим вам, казакам, если побьете поляков!

Казаки оживились, загудели. Трубецкой не верил своим глазам. Отряды вскинулись конно и обнажили клинки. Полки Хорунжего и Меркульева первыми полетели на выручь к войску Пожарского. Донцы Трубецкого увидели в этом попытку завладеть обещанной казной и ринулись в бой еще более рьяно. Воспряли и ратники князя Пожарского, объединившись с казаками. На поляков обрушилась буря. Особый ужас на них наводил яростный полк Хорунжего.

— Чей полк? Донской? — спросил Пожарский.

— Нет, там сброд: казаки с Яика, волжане, воры.

— Поболе бы нам таких воров! Кто ведет полк?

— Хорунжий.

— Я одарю его своим княжеским мечом и шеломом!

Кузьма Минин обратился к предводителю ополчения:

— Дай мне, Дмитрий Михайлович, три сотни. Я ударю от Крымского двора. У них там дыра в обороне.

Пожарский вздохнул и отдал последний резерв — отборные дворянские сотни. И орлом налетел на врага с этими сотнями нижегородец Кузьма Минин. Конная рота литовцев стала отступать беспорядочно и смяла пехоту. Из всех ям по врагам палили пищали. Казаки рубили бегущих, устилая землю трупами. Осажденные в Кремле поляки начали в отчаянии бросаться вниз головой с высоких каменных стен. Вопли, ржанье коней и грохот пушек сливались в один невообразимый рев. И остановить разъяренных бойцов было невозможно. Поляки падали на колени, поднимали руки, сдаваясь, а их рубили безжалостно. Гетман Хоткевич увидел погибель своего войска, бросил коши, шатры и побежал в страхе из Москвы. И до самой смерти он после этого вскакивал по ночам и кричал. Гетману снилось, что он стоит на коленях, поднимая руки, а казаки рубят его саблями. Гетман протягивает к небу обрубки рук, но его снова полосуют клинками...

— Грядет возмездье божие! — кричал Авраамий Палицын, подбегая с дубинкой к упавшему на колени поляку.

— Угомонись, святой отец. Мы уже победили! — остановил келаря князь Пожарский. — А сей полудохлый шляхтич пригодится нам для обмена пленными. По снаряду видно, что он из богатой семьи.

Подскакавший Хорунжий махнул саблей, отрубил поляку вздетые руки.

— Для чего ты сие совершил, полковник? — разгневался Пожарский.

— Не будут вдругорядь руки тянуть к земле русской.

— Ты жесток, полковник. За твою храбрость я хотел тебе подарить свой меч и шелом. Я видел твой полк в бою. Но теперь я вижу, что меч в твоих руках опасен. Однако слову своему полностью не изменю. Дарю тебе шелом!

— Если уж кто заслуживает награды за победу над поляками, так это келарь Палицын, — пробасил Кузьма Минин.