Золотой цветок - одолень

Лаврентий поднял библию, показал ее казакам, дал пощупать, полистать. Затем он подошел к полыхающему на дуване костру и сунул книгу в огонь. Сразу установилась тишина, хотя все пытались продвинуться ближе. Костер трещал, стрелял сырьем, обрызгивал землю искрами. Но библия не горела! И когда Лаврентий вытащил невредимую книгу из огня, народ упал на колени, начал молиться.

— Пошто обманываешь человеков? — спросил Охрим у пришельца. — Обложка библии из горного льна излажена, который не горит, знамо. Лукреций говорил...

— Изыди! Диавол глаголет твоими устами, старче! — прошипел в ответ Лаврентий. — И горный лен-асбет, промежду прочим, от бога на земле!

Меркульев приподнял толмача за шиворот и отбросил его далеко в сторону.

— Я тебе покажу Мокреция! Я Гомера из тебя выпотрошу! Я излажу из тебя чучело виршеплета Увидия!

— Гневливый муж не благообразен, — успокоил Лаврентий атамана. — А в старикашке том вредном скребется бес неверия. И не пойдет за ним народ!

Святой отец встал на атаманов камень, осенил толпу крестным знамением.

— Христиане! Вон тот гольноголовый старикашка глаголит, что нет бога! У него бог — Лукреций!

— Энто што ишо за Лукреций?

— Должно, лук грецкий! Наподобия ореха грецкого!

— Не, энто имя сатаны!

— Вроде сатану по-другому зовут, но похоже: Луцифером!

— Где ж у тя совесть, Охрим?

— Он и раньше, казаки, вещал в шинке, что нет бога!

— Из-за него и на весь Яик обрушится божья кара!

— Бей поганца! Он и табак мерзкий курит!

— Камнями его, казаки! Камнями!

— Сокрушим выродка!

— Казним безбожника!

Толпа разъярилась и набросилась на толмача. Охриму разбили голову, забросали его камнями, грязью и пометом коровьим. Он еле уполз на четвереньках через лужу под свист, крики и улюлюканье. Если бы не лужа, его бы добили. Но казакам не хотелось марать и мочить сапоги. А обойти лыву трудно — велика, как море.

— Где, христиане, у вас храм божий? — спросил Лаврентий, когда толпа немного успокоилась.

— У нас нет и не было церкви, — признались виновато казаки.

— Двести лет без храма живем.

— Сто пятьдесят.

— Гаркуша на Яик пришел до Тимура.

— И хде ж он обитался, когдась Тимур пришел?

— В лесах прятались. А орда ушла... и снова стало пусто на Яике. Потому и завелись казаки, что земли были пустынны! У меня прабабка помнила, знала хорошо правнучку Гугенихи. Вот и посчитай в поколениях! Двести лет без церкови живем!

— Я не удивлюсь, если вас поразит пожар и мор! — сказал Лаврентий, сходя устало с атаманова камня.

Казаки порешили тут же: немедленно построить церковь миром. И постановили: собирать пожертвования. Кузнец Кузьма сразу выскочил на бугор и объявил, что приносит в дар двести цесарских ефимков. Илья Коровин пообещал две бочки серебра на колокол. Изукрасили они с Нюркой крышу серебром у своего дома, да еще осталось три короба.

— Я пятьдесят золотых жертвую на храм! — поднял руку Меркульев. — И две пригоршни серебряных копеек!

— И я пятьдесят, — встал рядом Богудай Телегин.

— И я столько же! — крутнул щегольски ус Матвей Москвин.

— Пятьдесят и мы наскребем, — вздохнул Василь Скворцов.

— И я тоже пятьдесят! — высунулся Ермошка.

Все так и прыснули, захохотали. Шуточки парнишка шутит. Откуда у энтого оборванца золотые ефимки? Он и свою пленную ордынку не может прокормить. Глашка у атамана в дому кормится и живет. А сам голодрай покручником у кузнеца зарабатывает тяжелый хлеб.

— Не мешай, Ермоша! Мы сурьезные дела решаем! — отстранил парня атаман.

— Объявляйте, кто и сколько жертвует! Я запишу! — обратился писарь к народу. — Но копейки брать не будем, срамотно!

— Я пятьдесят! — снова вылез Ермошка.

— Чего пятьдесят? Блох или тараканов? — издевательски спросил Меркульев.

Гогот казаков заглушал слова Ермошки. Парень вырвался из толпы, побежал к своей хате, раскопал в подполе схорон и тут же принес золото на дуван.

— В писании священном сказано: есть последние, которые будут первыми! — умаслился отец Лаврентий.

— Я жертвую на церковь семьдесят золотых! — крикнул Ермошка, бросив на землю цесарские ефимки.

— Мы добавим с Телегиным еще по двадцать, — смущенно исправлял свое посрамление Меркульев.

«Где Ермошка взял такое богатство? — думал Илья Коровин. — Человек все не пожертвует, всегда себе что-то оставит. Если он выбросил семьдесят золотых, значит, у него осталось примерно столько же! А скорей всего в четыре раза больше!»