Золотой Василек

— Что вы, Софья Константиновна! Зачем вы беспокоитесь! Вы же всегда завтракаете с нами, — заметила Екатерина Николаевна.

— Я привыкла есть свой хлеб. Но я не могу себе приготовить горячий завтрак. У меня все холодное. Мне скучно его есть, и я его меняю на горячий.

Наде захотелось сегодня сделать приятное мадемуазель Сури:

— Я с удовольствием съем. Булочки у Софьи Константиновны всегда душистые!

— Вот тоже, — ворчала тихонько Вера, однако так, что мадемуазель все слышали, — от своего добра-то отказываться и есть черствый кусок! И где это видано!

— Что вы ворчите, Вера? — сделала ей замечание София Константиновна. — Вас надо учить манерам. Вы не умеете себя держать! Вы можете служить только у Екатерины Николаевны. В настоящем доме вас бы не держали. Вы порядка не знаете!

— «Порядок, порядок»! — бурчала Вера. — Носовым платком-то чистую посуду вытирать!

Но Екатерина Николаевна сейчас же со свойственным ей тактом успокоила и Веру и мадемуазель:

— У вас сегодня, Софья Константиновна, прекрасный цвет лица, а Вера так искусно загофрировала ваши воротнички. Молодец!

Все успокоились, и завтрак окончился благополучно.

* * *

Екатерина Николаевна сидела в кабинете и читала газету «Восточное Поморье», когда в дверь постучал Арсентий и подал на подносике визитную карточку Курбатова.

— Проси, — сказала Екатерина Николаевна, — в гостиную, я сейчас выйду.

В дверь прохладной гостиной вошел Курбатов. Он был в белом костюме, свежий, загоревший и сильный. Подошел и почтительно поцеловал Екатерине Николаевне руку.

— Садитесь, прошу вас, — сказала Екатерина Николаевна, указывая на мягкий стул, и села на диван. — Как проехались? Все ли сошло удачно? Ведь это впервые участок осматривал сам министр?

— Благодарю! Все обошлось чудесно. А еще чудеснее сегодняшний день. Я, признаюсь, как школьник, рвался домой. Минуты считал.

И Курбатов стал рассказывать, как министр путей сообщения знакомился с проектом переустройства порта, в лимане осматривал рыбные промыслы, и как он был удивлен, когда все китайцы, как только прогремел гром, нацепили на головы мешки от картофеля и бросились к своим фанзам.

Он сидел и говорил с обычной своей непринужденной уверенностью, но чуткая Екатерина Николаевна уловила, как он был напряжен. Ни в голосе, ни в спокойных его движениях это не было заметно. Только одни глаза выдавали внутреннее волнение. Они вспыхивали порой особенным огнем, и тогда все его лицо преображалось: мягкость и нежность светились в его обычно чуть насмешливых серых глазах.

Екатерина Николаевна поймала шнур, свисавший с люстры, и нажала кнопку. Вошла Вера.

— Попросите к нам барышню.

Курбатов чуть побледнел, и опять огнем вспыхнули его глаза. Он заговорил немного оживленнее, прислушиваясь к шуму на лестнице.

Послышались знакомые легкие шаги быстрых молодых ног. Но сначала в комнату неожиданно ворвался громадный сеттер Кадо и, ткнувшись носом в колени Курбатова, растянулся на мягком ковре и сразу заснул, даже захрапел, шлепая отвислыми баками, но и во сне не пропускал беззаботно залетевшую муху.

Портьера из красного бархата в дверях столовой раздвинулась, на ней блеснула белая рука, и, чуть наклоняя голову, вошла Надя.

От быстрой ходьбы она раскраснелась и учащенно дышала. Она уже забыла, что обещала матери говорить только умное, и радостно улыбалась, прямо и открыто глядя в лицо Курбатову. Он поспешно поднялся, подошел и протянул ей свою сильную широкую руку, у запястья которой застучали о накрахмаленный манжет кителя золотые запонки.

Надя присела на край стула рядом с матерью.

И хотя она была уже почти курсистка, но порядки в доме были прежние. Она быстро взглянула на мать, проверяя, так ли она себя ведет, как бы хотелось Екатерине Николаевне. И в той ласке, которая светилась в глазах Екатерины Николаевны, Надя увидела одобрение.

— Что же ты не поблагодаришь Павла Георгиевича за прекрасный букет? — напомнила мать.

— Ах, ландыши великолепные! Спасибо, вы всегда так внимательны, Павел Георгиевич!

— Какие пустяки! — поспешил перевести разговор Курбатов и стал говорить в своем обычном шутливом тоне, как он разговаривал с Надей, когда она была еще девочкой.

А сам незаметно посматривал на ее лицо и любовался ее радостью.

— А я ведь к вам с просьбой великой, Екатерина Николаевна!

Мать прищурила глаза и надела пенсне.

— Отпустите сегодня Надю с нами вечерком покататься на моей шлюпке. Я сам доставлю ее домой.

Екатерина Николаевна не поощряла такие прогулки. Павел Георгиевич это прекрасно знал и потому так спозаранку приехал с визитом, не успев как следует даже разузнать, все ли в порядке в порту.

— Екатерина Николаевна, на меня вы можете положиться, — продолжал уговаривать он, — мы поплаваем только в бухте и к фарватеру даже приближаться не будем.

— Вы знаете, — подтвердила его догадку Екатерина Николаевна, — я не поклонница таких прогулок. И только для вас делаю исключение, зная, какой вы несравненный пловец. Но при условии: все девочки должны беспрекословно слушаться вас. Я вам доверяю. — И она внимательно посмотрела на него.

Павел Георгиевич быстро и шутливо ответил: