Золотой Василек

Мать расспрашивает хозяев, давно ли они поселились здесь, не скучают ли в одиночестве. Нет, они не скучают. За работой и дня не видно. И коней надо почистить и накормить, и тарантасы чинить, и сено заготовить, и кизяк на зиму припасти. Ну конечно, огород и скотина тоже требуют ухода.

— Какая же теперь цена на мясо? — интересуется мать.

— Говядина поднялась до двух копеек, а барашек — копейка за фунт. Молоко нипочем, хоть даром бери: грош кринка.

Надя смеется: как в сказке — молочные реки и кисельные берега.

А мать недовольна беспечностью Нади. Учится на курсах, а разума еще не набралась. Ведь дешевизна эта от бескультурья.

Край дик и заброшен. Будь здесь железная дорога, и край бы расцвел. А сейчас — куда повезешь продукт? Нет на него спроса.

Но идут уже изыскания, и будет проложена здесь дорога. Да вот война помешала.

В тарантасе меняли колеса, и смотритель уговорил Екатерину Николаевну переночевать. Он богом клялся, что у них не то, что на других станциях: ни блохи, ни клопа. Жена его — донская казачка.

И мать осталась. Надя заскучала в этой бурой, голой степи и рано улеглась спать на деревянной скамье. А Екатерина Николаевна вышла на крыльцо и долго провожала степную ночь.

Много лет назад таким же знойным летом ехала она по этой дороге с мужем из маленького городка Капала. Полк тогда двинули на Дальний Восток. Ехали на полковых лошадях. Летом — на телегах и на плотах, зимой — в кибитках. И, выступив в поход в июне, прибыли на кордон по реке Иман только в мае следующего года. В зимнюю стоянку, на Ангаре, родилась Надя, а весной Екатерина Николаевна похоронила мужа. И на берег северной незнакомой реки сошла она вдовой с малюткой дочкой, уже сиротой...

Пала обильная роса, и степь, перенасыщенная за день солнцем, наполнилась запахами тучной, неизжитой земли и горьковатой полыни. С низкого черного неба лилась на эту землю тишина, и в этой тишине Екатерина Николаевна слышала шорох каждой былинки.

В темном небе созвездия клонились к горизонту, а Екатерина Николаевна все не могла расстаться со своими воспоминаниями.

Ведь это здесь она бегала девочкой, в этих степях весной рвала пушистый ковыль — траву печали, но они никогда не казались ей бедными и унылыми.

Здесь ее глаза впервые улыбнулись навстречу любящим глазам матери, увидели луч солнца и сияние вечерней звезды, здесь радовалась она шуму первого весеннего дождя, прочла первое слово в букваре, впервые испытала наслаждение светлой мыслью поэта, познала первые волнения сердца — любви и первых утрат.

И места эти, которые иному показались бы ничем не примечательными и скучными, в душе Екатерины Николаевны вызывали нежность и тихую грусть.

Так человек, выросший на глухом железнодорожном полустанке, настолько сродняется с этим миром гудков, с грохотом поездов, со звоном колокола, с флажками, стрелками, с зелеными огнями и мимолетными встречами с людьми, бог знает куда едущими, что, и покинув, хранит их в своем сердце, и уж ничто, никакой иной шум, быть может, и более завидной жизни не может заглушить дорогие воспоминания.

Тишину летнего рассвета нарушил лязгающий звон, будто где-то неподалеку работали кузнецы.

Екатерина Николаевна так и не ложилась спать. Она разбудила Надю, и та, быстро проснувшись, оделась и побежала с ведерком к колодцу. Он был в низинке, поодаль от дома. Выйдя за ворота, Надя увидела группу людей в кандалах. Четверо из них тащили двуколку с бочкой для питьевой воды. Кандалы тянулись по земле, звенели и поднимали пыль.

Часовой вскинул руку, и партия остановилась. От группы отделился мужчина в серой одежде арестанта, но без кандалов. Он шел с ведерком к колодцу, глубоко задумавшись, и, поравнявшись с колодцем, поднял голову, увидел Надю с полотенцем и ведром и остановился.

Он ждал, когда Надя уйдет. Она поняла это и заторопилась. Взялась за огромный журавль, но от волнения вдруг почувствовала такую слабость, что никак не могла нагнуть тяжелый шест.

Она подошла к человеку и попросила его помочь. Человек с удивлением посмотрел на нее, однако согласился, опустил журавль и достал бадейку воды, перелив ее в Надино ведро.

— Спасибо, — тихо сказала Надя и протянула ему руку.

Человек внимательно посмотрел на Надю. Его умные, усталые глаза сверкнули лаской, и лицо, загоревшее и пыльное, сразу помолодело. Он пожал маленькую руку своей большой и сильной рукой.

— Желаю вам, сударыня, счастья! — сказал он. — Примите это как напутствие странника, которому вы оказали уважение. Кто знает! В жизни случается всякое.

— А куда это вас отсылают? — робко спросила Надя.

— На земляные работы для железной дороги.

— Трудно придется, — сказала Надя.

— Ничего, потрудимся. Дорога народу пригодится. Недолго по ней ездить богачам.

Часовой недовольно окликнул человека. Партия тронулась к колодцу на отдых.

— До свиданья! — сказала Надя.

— Желаю вам счастья! — ласково сказал на прощание человек и опять поднял полную бадейку воды.