Золотой век

Он заметил, что одна из женщин смотрит прямо на него. Другие скользили взглядами мимо и только одна смотрела прямо ему в глаза. Будто видела.

Она молчала.

Буря наверху не утихала, земля тоже ходила ходуном и очередной толчок снова сбил Хастияра с ног.

Поднявшись, он обнаружил себя стоящим возле закрытой двери. Попятился, позабыв свой мешок с табличками.

Наверху забрезжил рассвет. Атанору обходил дозорных на стенах. Хастияр направился к советнику. Вернее, уже царю, новому приаму Трои.

— Там дверь, — сказал Хастияр, — возле источника. Я, почему-то, раньше не обращал внимания. А за ней коридор. Что это?

— Подземный ход, — ответил Атанору.

— Подземный ход? Куда он ведёт?

— Сейчас никуда. Раньше выходил шагах в ста за восточной стеной. А сейчас он завален. Давно уже. Ещё до царя Кукунниса.

— Зачем его завалили?

— Кто ж знает? — пожал плечами Атанору, — один бог дал, другой бог взял.

— Бог?

— Ну да. Некоторые рассказывают, что строить Трою Богу Врат помогал Колебатель Земли, но как-то так получилось, что смертные в Вилусе его не чтят. Он бог аххиява, а мы с ними с незапамятных времён враждуем. Боги аххиява ревнивы, вот он и мстит. Бьёт своим трезубцем изредка.

— Землетрясение? — догадался Хастияр, — сейчас ведь тоже оно было?

Атанору медленно кивнул.

— Я же говорю, злится бог аххиява. Не иначе как на то, что смертные не могут стены Апаллиуны разрушить. А может наоборот, что они на них посягают. Кто их, богов, разберёт.

— Но этот грохот наверху. Будто с неба кто-то камни огромные кидал. Откуда он?

Атанору взглянул на хетта с удивлением.

— Ты там у колодца головой что ли приложился?

— Ну да, есть немного, — смущённо улыбнулся Хастияр и ощупал лоб и затылок.

— Иди, приляг. С этим шутки плохи. Сейчас тут многим видится... всякое.

Вновь потянулись дни.

Люди просто встречали утро, которое ничем не отличалось от утра прошедшего дня. День проходил, а завтра было то же самое. Бесконечное и бессмысленное ожидание конца.

Хастияр постоянно осматривал окрестности. Пусто. Аххиява не шли на штурм. Их колесницы время от времени появлялись на равнине. Одна-две. Огибая город, катились на восток и обратно. Чем они занимались? Кто знает. Тут уже и грабить-то, скорее всего нечего, на много дней пути.

В какой-то день в проливе вновь показались паруса и скрылись так же быстро, как и предыдущие.

Может они там разбегаются уже? Хорошо бы. Хотя лагерь ублюдков на вид меньше не становился.

К двери в помещении с колодцем Хастияр больше не подходил.

По вечерам, когда спадала жара, женщины садились вышивать.

Всё это не имело никакого смысла. Но только на первый взгляд.

Каким странным не казалось это занятие, оно позволило занять время и отвлечь от назойливых мыслей о приближении смерти. Лучше было сидеть и вышивать, чем бесконечно терзаться от собственного бессилия и гнева. Во всяком случае, троянки выглядели спокойными перед лицом опасности.

Один из вечеров застал его подле жрицы Великой Матери. Красные и жёлтые нитки мелькали в пальцах женщины, бронзовая игла проскальзывала сквозь кусок белой шерстяной ткани, блестела в багровом свете заходящего солнца, а потом пропадала, оказываясь на изнаночной стороне. Медленно, стежок за стежком, на ткани оживал венок из цветов.

Троя славилась разнообразием тканей, торговала ими и в ближних, и в далёких странах. В нижнем городе раньше располагалось множество мастерских ткачей. Любая здешняя женщина прекрасно обращалась с веретеном и иголкой.

Что теперь думать о будущих доходах? Потому ещё в начале осады царские слуги по воле приама опустошили кладовые и раздали женщинам отрезы тканей и запасы ниток. Вот те и проводили вечера за вышивкой, не зная, смогут ли закончить завтра то, что начали этим вечером.

Дворцовый двор теперь всегда был полон народу, Хастияр уже и не помнил его пустым. Он скользил взглядом по лицам, врезанным в память навсегда. До самого конца уж точно.

Пожилая жрица завязала узелок и отрезала нитку. Новую ей вдевать не хотелось, тем более что сгущались сумерки. Солнце почти скрылось за проливом. Красные нитки казались тёмно-бордовыми, сливались с кровоточащим небом.

Жрица посмотрела на запад, на заходящее солнце и сказала:

— А ведь сегодня праздник нашего бога. А мы о нём совсем забыли.

— Да, — подтвердил пожилой воин, — сегодня день Апаллиуны. Но я думаю, что он не оскорбится, если мы не отпразднуем его, как положено.

— Он и не помнит про нас... — раздался чей-то тихий вздох.

— А может, это надо сделать? — неуверенно спросил Хастияр.

— Почему бы и нет, в самом деле, — неожиданно согласилась с ним жрица, — только захотят ли люди?

Но люди захотели. Бог Врат, Апаллиуна, лучшим приношением в свою честь считал музыку. Песню предпочитал больше, чем жертвы и кровь на алтаре.

— Спой, Рута, — попросили троянцы.

У Хастияра сердце в груди замерло. Показалось, что эта простая просьба кощунственна. Рута, конечно, откажется. Вот уже много дней она походила на бесплотный призрак. Бледная и совсем прозрачная.

Хастияр ожидал что угодно. Гнев, слёзы.

Ничего этого не последовало.