Золотой век

Она не отказалась. Кто-то принёс лиру Хеттору. Они любили петь и играть умели многие.

— О чём же спеть?

Хастияр почему-то подумал о Килласе, великом поэте хатти, что пел о богах, о смене их поколений на небесах. О великанах и борьбе с чудовищами. О прекрасных богинях — соблазнительницах героев.

Но о богах он писал, находясь на царской службе. А в иное время сочинял другие песни. Их героями были простые люди. Благодаря ему их знали все. И во дворце лабарны, и в домах его подданных. И здесь, в Трое.

Киллас дарил людям бессмертие.

— Давайте споём его песню, — предложил кто-то из толпы.

Хастияр, погрузившись в свои мысли, не сразу понял, что значит «его». Килласа?

Нет, он ошибся.

«Его песню». Им не требовалось объяснять, кто имелся в виду.

— Какую? — спросила Рута.

— Ту, о троянце, который украл невесту.

— Нет, надо что-то другое, — не согласилась пожилая жрица, — надо, чтобы там случилось что-то хорошее, когда все уже потеряли надежду.

— Я знаю! — сказала Рута.

Она запела. Её голос, совсем недавно мёртвый, бесцветный, оживал на глазах, становился сильнее с каждым мгновением. Он парил над разрушенным городом, леча его раны.

Далеко, в чужие края уехал смелый воин. Далеко унесли быстрые кони его колесницу. Прошли годы, и уже позабыли его на родной стороне. Высохли слёзы матери. И лишь одна девушка не могла забыть.

«Зачем живёшь прошлым?» — говорили ей.

«Оглянись вокруг, посмотри на других», — говорили ей.

«Нет его среди живых. Он давно на Полях Веллу», — говорили ей.

«Он вернётся», — отвечала она, — «сколько бы не пришлось ждать, я дождусь».

— Колесницы! — раздался крик со стены.

— Что? — поднял голову Атанору, утерев слёзы.

— Колесницы! На равнине!

Хастияр вскочил и первый взбежал, нет, взлетел на стену. Откуда только силы нашлись.

Над проливом горел багровый полумесяц, отбрасывая длинные тени.

Тени двигались. Лишь с самой высокой башни было видно, что происходит там, за стенами разорённого нижнего города.

На равнину меж Троей и морем, огибая город с севера, выезжали колесницы. Их было много. А на востоке, над грядой холмов горела цепочка огней.

— Наши... — прошептал Хастияр.

* * *

После мимолётной стычки передового отряда Гасса с разъездом захватчиков Хаттусили понял, что останавливаться нельзя. Одна из колесниц смогла уйти, а значит враг будет предупреждён и подготовится.

Но люди устали.

Месяц похода, да не простого. Никогда ещё сарикува Верхней страны не передвигались с такой скоростью, да ещё и по горным дорогам, где иной раз колесница не могла проехать. Распрягали лошадей, повозку боевую на руках тащили.

Получив письмо Аллавани, он не раздумывал ни минуты, хотя решение ему пришлось принять непростое.

Сколько взять войска? Сколько сил у аххиява?

Всех своих воинов в поход он взять не мог. Северная граница оставалась немирной. Несколько лет назад наёмники аххиява помогли ему потеснить касков, но те снова поднимали голову. По весне уже приходилось браться за меч.

Взять двести колесниц? Да, пожалуй. Самое большее — двести пятьдесят. Больше не выйдет, хотя рискованно, ох как рискованно. Этот натиск может оказаться ударом соломинкой против топора.

С асандули[165] наместник Верхней страны хотел оставить Гасса, но тот возмутился и упёрся рогом. Пойду Хастияра выручать, мол.

Рога у Гасса сейчас действительно имелись. Шлем аххиява с рогами. Подарок Ификла. При расставании, отбывая на родину тот подарил.

Гасс злился. С сыном Амфитриона он сдружился. Не с ним ли теперь придётся скрестить меч? Но не только не отказался ехать — наоборот, самый первый рвался.

Как и Хартагга. Его Хаттусили тоже хотел оставить. «Внук медведя» всегда был очень полезен в делах с враждебными вождями. Друг друга они взаимно ненавидели, но... только Хартагга, по большому счёту и мог с ними разговаривать.

— Не твоя война, — увещевал Хаттусили, хотя и видел своё лукавство. С мицрим ведь тоже не его была.

Но тот стоял на своём:

— Как ты в добрую драку бэз Хартагги, генцувала? Никак нэлзя без Хартагги.

В глубине души Хаттусили ликовал.

Так сколько же сил у аххиява? Вот уж вопрос вопросов.

— Внезапностью возьмём, — сказал Гасс.

Хаттусили кивнул.

А теперь, какая внезапность? Один из вражеских разведчиков сбежал. Предупредит своих. Вот и нет внезапности.

Надо ударить сходу.

— Люди устали и лошади, — напомнил Гасс, — столько дней идём на пределе сил.

— Я знаю.

— Один переход ещё.

— Раз уж нас всё равно обнаружили, то встанем здесь на днёвку, — принял решение Хаттусили, — отдохнём как следует. А потом этот переход пролетим так, чтобы на закате ударить. Они тоже устанут. Нас ждать.

Хаттусили понимал, что предлагает нечто крайне рискованное. Удар растопыренными пальцами. Как при Киндзе? Ему было не по себе от воспоминаний, но другого способа он не видел.

— Сразу в бой, значит, — задумался Гасс, — а в сумерках не разглядят, что нас мало?

Хаттусили ждал, что он скажет. Гасс старше и опытнее. Однако энкур Верхней страны много лет воевал с касками. Тоже не новичок.

Гасс кивнул. Трудно будет, но лучше так.

Взглянув на пленных вражеских разведчиков, Хаттусили даже не удивился. Мицрим. Вот, кто заварил эту кашу.