Золотой век

Двести колесниц, да ещё по одной заводной лошади на каждую. Полторы тысячи легковооружённых пеших суту. Сотня ослов. Две дюжины колесниц потеряли в дороге, не перенесли они горных троп и каменистых речек. И это ещё легко отделались.

Но далее всё вышло, как решил энкур Верхней страны. Хетты ворвались в лагерь аххиява с последними лучами заходящего солнца и началось избиение.

Хаттусили работал копьём и не верил своим глазам. Их не ждали. А как же разведчики?

В войске аххиява не обнаружилось тех, кого хетты называли ауриялла и вохеската[166].

Уже никто не заботился о дозорах и разведке. Кроме Хранителей из свиты Менны. Ремту исправно объезжали окрестности на колесницах. Остальное войско аххиява, изначально составленное изо всякого сброда, в котором царских людей было не больше трети, за всё время долгой осады совершенно разложилось. Аххиява пьянствовали, маялись бездельем, насиловали пленниц. Воевать уже никому не хотелось. Они бы уже разбегаться начали, да вожди всё ещё находили нужные слова, сулившие богатства цитадели. Напоминали, как много народу туда сбежалось. С добром разным, конечно.

Всего этого Хаттусили, разумеется, не знал. Как и того, что разведчик доложил о подходе противника кому следовало. Вот только разведчик был ремту и «тем, кому следовало» считал, конечно, не Геракла с Теламоном, а Менну.

Аменеминет раздумывал недолго. Перспектива рубки с нечестивыми хета с неясным исходом теперь после того, как месть свершилась и вся Вилуса превратилась в пепелище, никакого воодушевления у него не вызвала. Никому ничего не объясняя, он приказал прибывшим с ним Хранителям грузиться на корабли и отбыл незамедлительно.

Хеттские колесницы ворвались в лагерь аххиява, сметая всё на своём пути. Факелы и зажжённые стрелы полетели в шатры и палатки. Аххиява не озаботились возведением палисада, не вырыли ров, не насыпали вал. Обозными телегами огородились, но за несколько месяцев уже и эта «стена» во множестве мест прохудилась. Телеги стояли как попало. Когда захватчики осознали, что у троянцев нет сил на вылазку, они совсем расслабились.

И теперь за это расплачивались.

— А-а, бей-убивай! — орал Хамс-Хартагга, работая топором, — намуваи ваштай! Умрите, сыны греха!

— Кто это? — орали ахейцы.

Они метались с криками, избиваемые копьями и топорами. Гибли под копытами лошадей, под колёсами.

— Бабы это! Смотрите!

— Точно, братья, из бабьего царства это войско!

— Амазонки!

Хаттусили, прикрываемый верным Наттаурой с ходу насадил на копьё очередного аххиява. Три года проведя бок о бок с Алкидом и Ификлом, он изрядно нахватался слов на языке аххиява и теперь хохотал, не забывая работать копьём. Бабы! Да, они самые! Волосы почти у всех длинные и лица бритые. А у страха, как известно глаза велики.

— Чего обосрались?! — перекричал паникёров Теламон, — когда это бабы были сильнее мужей!

— Так-то ж непростые...

— Чего у них непростого? Смотри, ссыкло! Кровь-то красная!

В шатры шардана в южной части пришёлся удар Гасса и Хартагги. Они увязли, но устроили такое обильное кровопускание, что люди вождя Талзы продержались недолго, обратились в бегство. Бросились наутёк вдоль берега на юг.

Одни ахейцы, не разбирая, кто напал и сколько врагов, в панике кинулись к кораблям. Другие пытались спешно организоваться. И то тут, то там у них это получалось. Всё же они были воинами, а не овцами на бойне. И их было вчетверо больше, чем хеттов.

Пришло время аристии и её сумел выстроить Теламон с микенцами возле кораблей. Тоже самое в северной части лагеря сделал Эвдор и мирмидоняне.

Хаттусили, в отличие от Гасса сумел удержать свои колесницы от втягивания в ближний бой. Они описали дугу и удалились от лагеря, восстанавливая порядок для новой атаки.

В этот момент открылись ворота Трои и измученные осаждённые начали выстраиваться снаружи, чтобы дать последний бой. Среди них было множество женщин, зачастую вооружённых чем попало.

Хаттусили их заметил.

— Хастияр!

— Я здесь! — крикнул посланник, поудобнее перехватив щит. Тот казался совершенно неподъёмным.

Тем не менее Хастияр шёл в первом ряду.

— Ты жив, хвала богам!

— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! — голос Хастияра дрожал, — каких богов мне благодарить?

— Потом разберёмся! Давай ещё одно усилие сделаем!

— Я принесу жертвы всем! Всей тысяче богов!

— Благодари свою шпионку! — крикнул Хаттусили, — вперёд! Поможем Гассу!

— Вперёд!

— Ярри!

Солнце село, а луна не спешила показываться из-за облаков, но факелы и пылающие шатры рвали тьму в клочья. Уже горели несколько кораблей.

Хастияр шёл вперёд, колол копьём, часто не видя, куда бьёт. Чья-то оскаленная рожа впереди? Жри!

Теламон собрал вокруг себя лучших воинов и на небольшом рукотворном холме, кургане, который пленники-троянцы насыпали над урной с прахом Лигерона, выстроил небольшой, но несокрушимый островок, ощетинившийся копьями. Хетты и троянцы, совершенно разметав к полуночи лагерь захватчиков, не могли взять эту крепость.

Видя, что сломать стену щитов не выходит, Хаттусили приказал прекратить атаку. Воины откатились на три дюжины шагов.