Золотой век

Землетрясение разрушило Трою.

Стены цитадели, так и не взятые пришельцами, обрушились во многих местах. А в иных покрылись трещинами. Рухнула привратная башня. Над руинами дворца поднимался серо-бурый дым. Дома в нижнем городе, сложенные из кирпича-сырца, большей частью просто рассыпались.

Из города неслись стоны, плач, проклятия. Там оставалось много людей, и большая их часть теперь была погребена под обломками. Троянцы и хетты бросились на помощь. То, что они увидели внутри, заставило содрогнуться даже бывалых воинов, повидавших множество смертей.

Когда последний уцелевший корабль аххиява отчалил, Хаттусили и Гасс с несколькими десятками воинов вошли в брошенный лагерь. Бродили среди заваленного трупами пепелища.

Возле одной из палаток, на земле Гасс нашёл женщину. Она была ещё жива. Он наклонился к ней, приложил к губам флягу.

Женщина лежала на каких-то тряпках, окровавленных и прилипших к телу. Должно быть, когда-то они были её одеждой. Лицо её представляло собой кровавое месиво. Кровь текла из разодранных губ. Всё тело покрыто ссадинами, кровоточащими и успевшими затянуться.

Подошёл Хаттусили. Гасс поднялся на ноги и грустно покачал головой.

— Помрёт.

Он посмотрел на удаляющиеся паруса. Губы его дрожали.

— Никого мы не спасли...

— Проклятие может какое на мне? — негромко спросил Хаттусили, — второй раз не пойми что. Вроде победа, а хуже поражения.

— Могло быть гораздо хуже, если бы мы пришли на день позже, — сказал Гасс, — кстати, помнишь ведь, тот врач из мицрим, который лабарну пользовал, рассказывал, будто Риамасса повелел в камне записать, как он нас при Киндзе в одиночку разгромил? Единолично сотни тысяч поверг.

— Ты к чему это вспомнил? — спросил Хаттусили.

— С этими тоже так будет, — сказал Гасс, указав на запад, в сторону Аххиявы, — тоже скажут, что победили именно они.

— Да насрать мне на них, — Хаттусили устало опустился на землю, — пусть выдумывают, что хотят.

Гасс на это ничего не ответил. Воины переминались с ноги на ногу позади на почтительном расстоянии.

Никто не знал, что делать дальше.

Незаметно подошёл Хастияр и сел рядом с Хаттусили. Посланник молчал, не смотрел ни на друга, ни на Гасса. Просто глядел вдаль.

— Ладно, надо делами всех занять, — сказал Гасс, — дел невпроворот.

Хаттусили почувствовал в его словах укор, но не сдвинулся с места. Хастияр смотрел на горизонт.

— Гасс, — сказал Хаттусили, — пришли кого-нибудь. Пусть вина притащат.

Военачальник взглянул на него с неодобрением. Потом посмотрел на Хастияра и кивнул.

Ушёл с воинами.

— Что там? — спросил друга энкур.

— Плохо, — только и ответил Хастияр, — наши завалы разбирают, а я стою, как истукан и даже кирпич поднять не могу, руки трясутся. Последними словами себя обругал, а будто оцепенение какое. Вот и пришёл сюда, чтобы на виду у всех не срамиться.

Он чувствовал, что, сбежав от беды, поступил низко. Но уже не осталось сил смотреть на всеобщее горе. От воинов Хаттусили, хотя они тоже были измотаны переходом и сражением, сейчас было больше пользы.

К ним подошла женщина. Её платье была ещё недавно ярким и пёстрым, а сейчас измазалось в пыли и золе. Ни слова не говоря, она подсела к Хастияру, и прежде, чем он успел что-то сказать, обняла его и расплакалась.

Прибежал посланник от Гасса с кувшином. Хастияр протянул его женщине. Троянка выпила изрядно, но даже в лице не изменилась. Разве что перестала рыдать. Только тогда Хастияр и спросил её:

— Скажи что-нибудь, Элисса, не молчи. Твой сын жив?

— Да, и мой сын, и сын Руты, и она, живы. Чудом каким-то. Почти все, кто от нас близко был — погибли.

— Кто она? — тихо спросил Хаттусили у друга.

— Это невестка покойного приама, мать наследника, — ответил ему Хастияр.

— Ясно. Госпожа, всё уже закончилось, — Хаттусили понял, что женщина уже собой не владеет.

— Элисса, если хочешь, поедем со мной, — внезапно предложил ей Хастияр.

Но она только покачала головой.

— Нет, я никуда не поеду. Мои предки когда-то давно сбежали с Крита от войны и землетрясения. И вот теперь снова война, снова землетрясение. Но я никуда не побегу, я останусь здесь. Просто эти развалины — это мой единственный дом. Я здесь, в Трое родилась, и никуда отсюда не уеду.

Так они и сидели втроём на берегу. Молчали или обменивались малозначительными фразами. Передавали друг другу кувшин.

А за спинами их Богиня Солнца поднималась на свой полуденный трон. 

Глава 21. Дважды рождённые