Золотой век

— Сейчас, сейчас, — Хаттусили шёл вдоль строя, ободряя воинов.

В голове пульсировала предательская мысль:

«Как тогда... Как при Киндзе... Сил не хватит...»

Он увидел Гасса. Хвала богам, живой. Вся гурпису в бликах пламени чёрная. Кровь? Хоть бы чужая.

— Что там?

Вопрос был о южной части лагеря.

— Там вроде всё. Бегут, сукины дети. Преследовать невозможно. Темень, хоть глаз выколи.

— Отбегут и снова вернутся, — с опаской предположил один из младших гал-картаппа[167].

— Нэт, — возразил Хамс-Хартагга, — до утра у них медвежья болэзнь будет.

Хаттусили усмехнулся. «Внука медведя» некоторые не самые достойные черты «деда», как видно, не смущали.

— Добро. Значит только эти остались.

Хастияр отчаянно всматривался во тьму, пытаясь разглядеть, сколько же перед ними осталось аххиява. Тут, как по заказу над головой разлилось серебро — луна показалась из-за облаков.

Хастияр сжал зубы. Микенцев было довольно много, и они бежать не собирались.

— Ну что? — проговорил Хаттусили, — двинули.

Но тут со стороны врага раздался крик:

— Хаттусили! Есть ли среди вас царевич Хаттусили?

Энкур остановился. Он узнал этот голос.

— Чего? — переспросил Орфей у Оикла, — как он сказал?

Ахеец и кикон всё ещё были живы. Орфей пока-что отделался легкой раной руки, а Оикл и юноша невредимы.

— Я не разобрал, — ответил Оикл, — Пен-те-сели? Так, что ли?

— Пентеселия, — пробормотал Нестор, который так же уцелел в предыдущей мясорубке.

— Царица что ли их? — спросил Орфей, — баб-воительниц, этих?

— Да хер его знает.

— Это ты, Мелеагр? — крикнул Хаттусили.

— Он самый! Мелеагр, сын Ойнея!

— В скверный, недобрый час твои боги привели тебя сюда, — крикнул Хаттусили и добавил с издёвкой в голосе, — друг...

Он вышел из строя вперёд.

Орфей морщился, разглядывая вождя кетейцев. Да вроде бородат. Какая ещё «царица амазонок»?

Хаттусили и верно, так и не брился, в отличие от большинства своих воинов.

Мелеагр вышел навстречу.

— Палемон и Ификл тоже здесь? — спросил Хаттусили.

— Ификла давно среди живых нет, — ответил Мелеагр, — а Палемон, скотина, нас бросил и уплыл. Сразу, как с Хастияром свиделся.

Хаттусили удивлённо оглянулся на друга. Тот поморщился и мотнул головой. Дескать, «потом расскажу».

— Чего хочешь-то, Мелеагр? — спросил энкур.

— Жить, вестимо, — честно признался курет.

— Так и жил бы себе за морем. Чего сюда-то припёрся? Второй раз. А раз на раз не приходится. Теперь-то точно сдохнешь.

Мелеагр сжал зубы.

— Твоих-то за собой мы немало утащим.

— Он прав, — негромко проговорил Гасс, — их много ещё.

Хаттусили поджал губы. Он это понимал.

— Хочешь, чтобы я вас отпустил? Вот так, просто?

— Отпусти, — кивнул Мелеагр, — мы всеми богами поклянёмся, что сюда больше не придём. И сыновья наши не придут. А не отпустишь... Что ж, продадим себя дорого.

Хаттусили обвёл взглядом своих воинов. Они молча ждали его решения. Посмотрел на Хастияра, на стоявшего рядом с ним Атанору. Троянцы смотрели исподлобья. Они готовы были умереть, но не отпускать аххиява живыми.

И в этот момент началось началось нечто странное. Невообразимое. Чудовищное. Земля начала дрожать, уходить из-под ног. Будто сейчас шла огромная волна — из глубин, с востока на запад, поднимая и опуская земную твердь, что казалась незыблемой.

Земля раскачивалась, будто желая стряхнуть с себя собственное порождение — род человеческий. И сейчас люди, застигнутые стихией врасплох, чувствовали себя не хозяевами жизни, а всего лишь малой песчинкой, жалкой и слабой перед лицом разгневанного бога.

Лошади бесились. Хастияр бросил щит. Вместе с Хаттусили и его возничим они пытались удержать коней. Втроём никак не могли справиться с упряжкой, пока на помощь им не пришёл Гасс. Он спрыгнул со своей колесницы и вместе с возничим, ценой огромных усилий им удалось сдержать лошадей.

Многие воины падали, обезумевшие лошади топтали их, ломали кости. Строй, что хеттов, что аххиява рассыпался. Все куда-то бежали, не разбирая дороги во тьме. Сталкивались, падали, вскакивали и снова бежали, в неописуемом словами ужасе. Оба войска превратились в бессмысленно мечущуюся толпу людей.

Аххиява бросились к кораблям. Они уже не думали о том, что враг не слишком многочисленен и только богам ведомо, как пошла бы последняя схватка. Ещё мгновение назад загнанные в угол крысы скалили зубы, но вот, стоило обрушиться на них гневу Посейдона, как крысы бросились врассыпную. На самом деле они давно, задолго до этого боя утратили волю к борьбе.

Землетрясение длилось совсем недолго, но наступивший за ним хаос хетты и троянцы смогли преодолеть только к рассвету.

Хаттусили отступил к нижнему городу. Аххиява стаскивали в воду корабли. Некоторые уже ставили паруса. Они бросили всё. Шатры, награбленное добро, пленников. Гнев бога наполнил их сердца неизбывным животным страхом и ничего они не желали сейчас больше, чем убраться с этого проклятого берега, что обещал так много, но забрал всё.

Им не препятствовали. Хеттам и троянцам было не до них.

Едва просветлело небо на востоке, как стало видно — слепая ярость бога не пощадила никого, не разбирала, кто прав, а кто виноват в дрязгах смертных.