Начало ХХI века в большей мере подтверждает прогнозы авторов антиутопий, чем утопий. Но, когда рушатся надежды на избранный путь развития, человеческое сознание невольно начинает активно копаться в своих глубинах. Несбывшиеся ожидания заставляют выходить за пределы научных представлений о прошлом, настоящем и будущем. В действующем сознании мы стерли следы воспоминаний
о золотом веке, но в подсознании, как в компьютерной корзине, эти воспоминания сохранились и постоянно тревожат нас различными неясными образами. Подобно архетипам К. Юнга, они продолжают даже спустя тысячелетия априорно формировать воображение современного человека, влиять на его верования и творческую интуицию. Идея о возможности иной, лучшей жизни продолжает существовать где-то под выстроенной разумом и нынешним социумом личностной оболочкой, постоянно напоминая о себе тревожными сомнениями по поводу настоящего и не оформившимися до конца запросами на будущее.Поэтому на фоне неудач в деле построения «благословенной жизни» научно обоснованными средствами мир переживает очередной ренессанс (золотой век) интереса к древним мифам и легендам, загадкам исчезнувших цивилизаций, тайнам, хранящимся в египетских пирамидах и тибетских монастырях, происхождению непонятных для науки сооружений на острове Пасхи и рисунков в перуанской пустыне Наска…
После столетий торжества науки социологи с удивлением обнаруживают неожиданный взрыв увлечения религией, мистическими и другими необъяснимыми с позиций рационального понимания мира феноменами. Человечество начинает стремительно сползать к сакрализованному фанатизму, к инстинктивной, нерассуждающей
вере (117, 511). Нарастает влияние фундаментализма в исламе; вновь заполняются церкви в православной России; множится число сект, в том числе претендующих на всемирный статус; спустя столетие возвращается интерес к теософии Е. Блаватской и антропософии Р. Штейнера; миллионными тиражами издаются книги Кастанеды, Гурджиева и им подобных авторов; растет мода на Библию, Коран, Талмуд. Духовные искания, интерес к медитации и сверхсосредоточенности ощутимо противостоят необходимости быть только «мозговым человеком».Активизируется вера в жизнь после смерти и особую мудрость далеких предков, доступность им некоего высшего знания, некой тайны, утраченной с веками, но принципиально важной для организации адекватной жизни в этом мире и обретения внутренней подлинности. Люди, выросшие в условиях рациональной цивилизации, имеющие среднее и высшее образование, вновь ищут это тайное знание – в восточной культуре и особых состояниях своей психики, в белой и черной магии, в посланиях древних цивилизаций. Часто, не осознавая того, ведут такие поиски даже научными методами.
Отвечая на подобные запросы людей, телевидение чуть ли не ежедневно предлагает передачи, выводящие зрителей за пределы круга, освещенного наукой. Как никогда ранее востребованными стали разного рода фантастические истории, «шокирующие» версии (об НЛО, тайных знаках, конце света, жизни после жизни, «детях индиго»…), рассказы о действиях за гранью человеческих возможностей, вещих снах, парапсихологических способностях, прошлых и нынешних пророках и пророчествах…
С новой остротой беспокоят человечество так и оставшиеся неразрешимой загадкой для науки вопросы:
К концу ХХ века оппозиция доминированию сугубо рационалистических, а по сути линейных и неизбежно упрощенных представлений о мире усилилась и среди служителей самой науки. Философ М. Хайдеггер, заканчивая свой богатый творческий путь в последней трети ХХ века, вдруг заявил, что пришел к выводу о невозможности рационального постижения бытия. В биологии авторитетнейший К. Лоренц призывает отказаться от убеждения в самодостаточности западных подходов и искать новые пути, опираясь на сокровища мудрости, заключенной в традициях старых культур и в учениях великих религий (82). Следуя традиции И. Ньютона, А. Эйнштейна, И. П. Павлова, все большее число научных работников, занимающихся, казалось бы, объективной, материалистической проблематикой, обращается к личной вере, к церкви. Наука не смогла удержаться на месте Бога даже в душах ученых.
Провидцем оказался Гете, показавший в «Фаусте», как истинный мыслитель, неизбежно ощущая ограниченность и искусственность сугубо научных конструкций, ищет выход за их пределами, в мистике.