Золотой век. Книга 2. Империя

Перикл подумал о своих сыновьях, которые тоже слегли с каким-то расстройством кишечника. Ксантипп был уверен, что они с Паралом съели испорченную рыбу. Мысль, что это может оказаться та же мерзкая болезнь, хладной дланью сжала грудь Перикла. Нет! Ксан с Паралом сильные и крепкие. Зараза их не коснется, не повредит им. Может быть, они уже поправились? Он решил, что найдет время зайти домой к сыновьям и удостовериться в том, что им обеспечен наилучший уход.

Перикл ощущал груз лет на плечах, к нему примешивался страх. Мор в городах случался почти каждое лето, это известно. Болезни приносило ветром, их завозили в трюмах кораблей, и они какое-то время распространялись со скоростью пожара, унося жизни стариков и детей. Но не взрослых людей, не стратегов! Перикл был нужен. Богам известно: лишь он один способен сохранить город. Его время еще не пришло. «Этого не может быть», – твердил он себе снова и снова, закрыв рот куском ткани и торопливо выходя из здания совета на свежий воздух.

* * *

Перикл огляделся и постучал в дверь дома, который был знаком ему с детства. Отец останавливался в нем, когда жил отдельно от семьи. Разумеется, после устроенных персами пожаров дом перестроили, но на какое-то время, до развода, он стал и его домом тоже. Перикл с любовью погладил дверной косяк в ожидании, пока ему откроют, и при этом держался настороже, не появится ли откуда-нибудь угроза. Поступало много донесений о нападениях на мужчин и женщин. Жертвам, конечно, не было дела до того, что их обокрали или убили ради спасения чьей-то семьи. Держа руку на рукояти подвешенного к поясу ножа, Перикл посверкивал глазами на толпившихся неподалеку беженцев. День был жаркий, людей пришибло солнцем, они дышали, раскрыв рот, и глядели на него. Запах в этом месте густой, как прокисший бульон, напоминал живое существо. Прикрывавшая лицо ткань от него не спасала. Перикл стукнул в дверь кулаком еще раз, сильнее.

Прошла целая вечность, прежде чем он услышал шаги. Загремела задвижка, дверь медленно открылась в сумрак, дохнуло прохладой, как из каменного храма. Перикл вздохнул с облегчением, ступил внутрь и не забыл задвинуть засов.

Перед ним стояла его бывшая жена, но он едва узнал ее. Руки у Фетиды тряслись, с момента их последней встречи она сильно похудела, так что кожа складками висела у нее под подбородком, а на руках, покрытая глубокими морщинами, напоминала смятую ткань. Глаза у нее горели скорее безумием, чем здоровьем. Перикл сглотнул и снял с лица повязку, чтобы заговорить:

– Фетида? Ты выглядишь… Когда ты ела в последний раз? Где мальчики?

Воздух в доме был прохладнее, чем на опаленной солнцем улице, но вонь ощущалась и здесь. Этот смрад становится привычным, подумал Перикл. Напасть, поразившая город, имела особый запах, так же как и цвет – синюшный оттенок кожи, какой он видел у архонта Аполлодора. Перикл пригляделся к своей бывшей супруге, нет ли этой синевы на ее лице, на шее, но свет был слишком тусклый.

– Фетида? – снова произнес Перикл, на этот раз мягче.

Он взял ее за руку, и она сникла, будто только и ждала его прикосновения. Перикл почувствовал, что почти тащит ее на себе, хотя вес был не такой, как прежде. Он прошел вместе с ней через прихожую к скамье и помог ей сесть со всей возможной осторожностью. Запах поноса вокруг нее был сильнее, он словно поселился в ее волосах, пропитал кожу. Рвотный ком подступил к горлу, и Перикл мельком увидел горшок у окна. Однако стоило ему заглянуть внутрь, как от вида вонючей жижи конвульсивные спазмы усилились. Он не удержался и добавил свою порцию к этому жуткому месиву, его выворачивало до тех пор, пока желудок не опорожнился дочиста, и даже после этого спазмы продолжались до рези в животе.

– Где слуги? – наконец выдавил из себя Перикл.

– Их нет, – шепнула Фетида.

– Сбежали?

Когда она покачала головой, Перикл ощутил приступ паники:

– Где мальчики, Фетида? Где Ксантипп? Парал?

Она подняла глаза к лестнице, и Перикл почти оставил мысль выйти на улицу и вылить содержимое горшка в канаву, добавив в нее свою долю нечистот. По пути сюда он видел в одной из них дохлую собаку, которая упала туда и забила сток. В результате образовался потоп, столь ужасный на вид, что Перикл подумал, не лучше ли, чтобы тут начался пожар? Солнце по-прежнему палило. Пока снова не пойдет дождь, эти открытые сточные канавы по всему городу останутся забитыми и будут источать зловоние.

Выругавшись себе под нос, Перикл вышел на улицу с полным до краев горшком. Он так долго пытался задерживать дыхание, что у него закружилась голова, и он пошатнулся. Горшок он опорожнил в канаву, оттуда поднялся рой разъяренных, оторванных от пира мух. Выплеснутое им сверкнуло и влилось в общий поток. Тряпки, чтобы вытереть горшок начисто, у Перикла не было. Он отнес его в дом и поставил рядом со своей бывшей женой. Она уставилась на него, в ее глазах он прочел страх.

Поднимаясь по лестнице, Перикл не дышал, сердце в груди то трепетало, то глухо ухало. Это вызывало напряжение, было неприятно, словно он попал в ловушку страха и не мог из нее выбраться.