Золотой век. Книга 2. Империя

Тот добрался до маленькой каморки, где они держали горшок для гостей. Оттуда донеслись ужасные звуки. Ксантипп поморщился и подумал: нужно, чтобы горшок опорожнили в уличную канаву, прежде чем он им воспользуется. Вспомнилась медленно движущаяся масса грязной жижи, которую он видел. Прогретая солнцем, она воняла так, что глаза начинали слезиться. Вероятно, мать права. В Афины набилось слишком много народа, солнце в этом месяце палило нещадно, и не было ни достаточно места, ни чистой воды.

– Ты там закончил?! – крикнул Ксантипп.

Его кишечник тоже издавал неприятные звуки, и он почувствовал, что у него на коже выступил пот. Вдруг ему страшно захотелось пить, это было невыносимо. Перескакивая с ноги на ногу, Ксантипп крикнул:

– Ну давай уже!

И лишь глубокая тишина в ответ.

* * *

На берегу было темно и тихо, флот шел на веслах вблизи него. Опытные моряки вели суда вдоль мыса. Если они видели узкую бухту или лодки рыбачьей деревни, то сразу заходили туда, готовые жечь и крушить. Спартанская армия находилась в военном походе, и жители южной части Пелопоннеса оказались беззащитными перед Союзом. Приказ был сделать так, чтобы поднялся крик и стон, который заставит спартанского царя спешно вернуться домой, поэтому они никого не щадили.

Корабли вставали у берега, где находили песок на мелководье, хотя такое случалось редко. Чаще лодки, полные людей в доспехах гоплитов, поднимались вверх по рекам и речушкам, как только замечали их в лунном свете. Дело было рискованное, но они брались за него с мрачной решимостью. В особенности афиняне, которые оставили свои семьи под нависшей над ними угрозой убийства. Они не знали жалости, когда вступали в мелкую воду и шли вглубь суши.

Пламя вспыхивало там, где они устраивали пожары. Темные фигуры пробирались по улицам мимо древних домов и поджигали все подряд. Те, кто еще только высаживался на берег, слышали в отдалении истошные крики. Настоящее убийство в сравнении с этим происходило тихо. Тех, кто выбирался наружу, шатаясь и кашляя, тут же закалывали и оставляли лежать там, где они упали.

Схватки тоже случались, но сонные рыбаки не могли успешно противостоять солдатам. Деревню за деревней предавали огню, а сделавшие эту работу возвращались к лодкам с окровавленными мечами, очищали их маслом и тканью, проверяли, нет ли зазубрин или трещин, после чего забирались на борт, чтобы их отвезли обратно.

Приставшее к берегу главное судно двум другим приходилось стаскивать назад канатами, с которых бледным дождем капала вода. Работа в море – узлы, веревки, таскание тяжестей и липкая кровь на руках; чтобы отмыть ее, требовались ведра морской воды.

Многие из вступивших в эти карательные отряды имели представление о том, что такое война. Сражаясь с персами, они бы смеялись, шутили и говорили, как им повезло, просто слыша свои голоса и понимая, что выжили. В ту ночь они молчали, исполняя приказы собрания и наварха флотом. Никто не задавался вопросом: правильны ли эти распоряжения? Ни один из тех, кто видел запаленные спартанцами огни вокруг Афин, не считал порученное дело ненужным или неоправданно жестоким. Война безжалостна, женщинам и детям приходится сносить ее тяготы так же, как мужчинам с оружием в руках. Если некоторые люди на кораблях морщились или сидели с закрытыми глазами, так это от едкой морской соли. Если кто-то из них всхлипывал в темноте, остальные отворачивались, стыдясь за проявившего слабость.

Встречая рыбацкие лодки, они бросали в них зажженные масляные лампы, слепленные из глины. Огонь распространялся быстро, прекрасный, как распускающийся цветок. Оставшиеся в живых на этих берегах в ближайшие месяцы будут голодать, но так и задумано. Пусть спартанский царь услышит великий плач боли и горя, если они хотят, чтобы он убрался восвояси. Пусть испытает небывалый доселе праведный гнев, который заставит его бросить Афины и кинуться домой. Для того и отправили на дело корабельные команды – поднимать этот скорбный вой и усиливать его, пока само небо не содрогнется.

Поднялось солнце, жители проснулись в дыму и страхе. Резня продолжилась при свете дня, но днем сопротивление было более сильным. Один спартанец появился в дверном проеме в полном боевом снаряжении и с кописом. Никто так и не узнал, почему он оказался здесь, но этот человек был старше взявших его в кольцо чужаков. Его закололи, но прежде он успел убить двоих и тяжело ранить еще одного, забрызгав все вокруг кровью афинян. Доспехи и плащ спартанца отдали раненому, а дом сожгли.

День за днем вершились зверства и убийства, не прекращавшиеся даже по ночам. Больше никто не всхлипывал и не плакал на темных палубах. Они закалились, как наконечники стрел в огне, замаранные сажей, кровью и всем, что натворили. Никто не смеялся. Они делали свое дело со свинцовыми глазами, рубили, жгли, крушили. По всему побережью оставляли за собой развалины и трупы, пока не стало казаться, что ничего живого там уже не осталось, даже всех ящериц проткнули копьями и оставили сушиться на солнце.

27