– Поздравь нас! Сегодня у нас с Лёвой большой праздник – День пожилых… и День страуса. У нас он празднуется впервые. Но все попросили, чтоб он был теперь ежегодно.
Фотограф Микола Гнисюк обычно снимал портреты артистов и других деятелей культуры. Однажды его послали от журнала “Экран” сфотографировать колхозников. Микола их выстроил в несколько рядов, скомандовал: “Приготовились!” А перед тем, как нажать на кнопку, скинул штаны и показал задницу.
Снимок получился гениальный.
– Я когда выпью – хороший, не ругаюсь, не дерусь, – сказал Микола. – Я свой талант не пропил. Саша Абдулов говорил: “Микола свой талант никак не может пропить. Мы два раза пытались пропить его талант – ничего не получилось”.
Художник Владимир Буркин:
– Марин, я тебе прочитаю мой рассказ. Называется “Нога”. Я по памяти буду. Семен любил медведей за их благородство и силу. Вот он поймал медведя, привел в деревню и стал с ним бороться. Медведь не знал тонкостей борьбы и оторвал Семену ногу. Стоят они трое – медведь, Семен и нога, раздумывают, как быть дальше. Нога вроде бы самостоятельность получила, а с другой стороны – жалко: столько лет вместе. Как пошла медведя метелить! Народ в раж вошел: “Шайбу! Шайбу!..” Так она подфартила хозяину. Сейчас нога в цирке работает. Медведей дрессирует.
– У меня и другие рассказы есть, – говорит Володя. – Один особенно добрый такой, лучезарный. Я тебе сейчас прочитаю, ты плакать будешь. Какой выбираешь? Про губы или про дверь? Прямо косяком прут. Ну зачем мне это нужно?!!
К Тишкову пришли в мастерскую немцы, любители искусств. А у него в шкафу лежит каска фашистская, пробитая пулей. Он им хотел показать. Но переводчица не велела.
– Мы тоже не любим фашистов, – сухо заметила она. – И нам неприятно о них вспоминать и разговаривать.
Звоню по серьезному делу в солидную организацию ответственному лицу.
– Это Марина Москвина, вы меня помните?
– Помним, – отвечают, – такая глазастенькая…
– Я буду краток, – говорил Глоцер, пока был ко мне благорасположен. – Нет ни минуты, одной ногой на похоронах!..
Глоцер посещал все похороны без исключения. Даже тех, кто его терпеть не мог, он неумолимо провожал в последний путь. Когда Владимира Иосифовича не стало, это случилось в апреле 2009 года, мне позвонила его жена Наташа – спросить, приду ли на панихиду сказать что-нибудь на прощание.
– Куда ж я приду, – говорю, – если он со мной три года не разговаривал? А встретившись – демонстративно отворачивался. Что он подумает: от Марины Львовны нигде никакого спасу?
– Иудейская несгибаемость, – соглашалась Наташа, – только две краски, я ему так и говорила: ты – библейский человек!
Мы давай вспоминать, какой Глоцер был колоритный, элегантный… В шарфе Остапа Бендера, с шевелюрой, очки в экстравагантной оправе! А какой рассказчик! На конференции в Берлине вдруг во время своего выступления обнаружил, что у него нараспашку зиппер и оттуда торчит небесно-голубой клок рубашки… Его юмор, харизма – он был просто бесподобен, когда не склочничал! Мы всё простили ему и во всем оправдали.
Уж не знаю, как встретили на том свете поэты ОБЭРИУ своего непонятного правообладателя и попечителя, но одно могу сказать в его защиту – он их искренне любил.
Международный совет по детской и юношеской литературе опубликовал список номинантов на медаль Ганса Христиана Андерсена. От России выдвинули Сергея Махотина. Я поздравила Серёгу. Не прошло и пяти минут, как прилетел ответ:
– Я сегодня ходил в журнал “Трамвай”, – сказал Гриша Кружков. – Мне там очень понравился твой рассказ “Наш мокрый Иван”. Я с таким удовольствием прочитал его в папке для отказов!
– В водоемах его глаз, – про кого-то рассказывал Кружков, – мелким окунем блеснуло недоверие и скрылось под корягами бровей…
Серёжка, вернувшись из школы:
– У нас учитель по английскому рассказывал, что в какой-то сельской местности бабушка с внучкой режут людей – продают как свинину. Известны их фамилии, имена…
– Ну он хоть по-английски это рассказывает? – с надеждой спросил Лёня.
– Нет. Но когда он рассказывал – вставлял туда английские предложения. “Это, – говорит, – я вас заманиваю на интересные истории, чтобы вы запоминали слова”.
– А как его зовут-то, этого учителя?
– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – Если мне надо позвать его, я говорю просто: “Эй!”