Золотые кресты

Зерно в закромах было золотое и тяжелое, и мило прохладное. Но была тепла теплая шуба, как в июле под солнцем земля, и рядом, близко прижавшись — как девочка выбежала из дома она, только накинувши шаль — сидели они на золотых божьих зернах, и шуба теплая немая певунья, сама уже кутала их, сама одевала, пела им теплые песни, а руки их были как дети — белые, прохладные, нежные… А пальцы их рук были, как лепестки росных цветов на заре.

И сама заря была в легком смущении: и медлила, шалость из сказки длила для милых детей, и хотелось ей поскорей их увидеть, сказать им:

— Вот ведь какие вы — настоящие!

Перед зарей к Сереже пришел Петух. Он стал возле него на кроватке и сказал ему:

— Мальчик, ты спишь, а меня зарезать хотят. Сережа заплакал.

Он уже видел во сне, как Петух прошел по их дому, как отец целовал, смеясь, девочку-маму с одной стороны, а Рыжий Микита с другой; ему снилось еще, что Петух по всей деревне, по всей земле пошел и везде, где видел замок, кричал:

— Ку-ка-реку!

И звенело от ку-ка-реку в ушах.

Но вот Петух стал на кровати и говорит Сереже:

— Мальчик, ты спишь, а меня зарезать хотят. Обнял ручонками Петухову шею Сережа:

— Я не отдам! Не отдам тебя никому! Это Анчутка хочет зарезать тебя… Не отдам тебя, милый мой Петушок!

А тут подошел отец — откуда-то взялся — не отец, а Анчутка беспятый… Страшный и гневный Анчутка.

— Брось!.. — говорит, — Или я и тебя ушибу вместе с ним. Хлопает крыльями птица, дрожит. Дрожит и Сережа, и шепчет, дрожа:

— Не отдам, не отдам Петуха! Я умру за него, я его не отдам… Замахнулся Анчутка копытом, а Сережа вес шепчет, будто молитву:

— Я у Христа за него помолился… разве может Христос не исполнить?.. Я умру за него… Ты меня убей!..

И закрыл глаза, ожидая удара.

Но не дождался, открыл их и увидал отца, такого молодого, такого прекрасного, какого никогда не видал. Отец говорил ему:

— Смотри, я уже больше не Анчутка беспятый, я твой отец… Засмеялся Сережа, протянул ручонки к отцу, да про Петуха опять вспомнил:

— Где же Петух?

Оглянулся, а Христос стоял рядом. Сказал Христос:

— Ну, я пойду теперь дальше. И исчез.

* * *

Неужели убьют Петуха? Неужели так-таки и погибнет прекрасный волшебник?

Выходит Прасковья на двор, и Петух на дворе. Ходит — голову носит высоко. Чувствует петушиное сердце славные дела нынешней ночью, да не чует беды своей неминучей, сам в руки к Прасковье идет.

Неужели убьют Петуха? И сон вещий Сережин — простой детский сон?

А Христос-то? Разве может Христос не исполнить, что обещал? Но и Христос — не во сне ли? Быть может, и Он только в сказке под утро приснился?

Ах, да хоть раз-то пусть будет, как в утренней сказке!.. Живи, Петух! Шуми, хлопай, Петух! Хлопай крыльями на весь великий мир! Кричи свое: ку-ка-реку! Пусть падают, падают, пусть рушатся все стены и застенки, пусть отворяются все запоры дверные, все замки сердечные… Живи, Великий Петух!..

И вот ищет Прасковья ножа, и долго не может найти… Девался куда-то нож, запропастился, негодный — милый, милый нож убежал куда-то… Убеги ты за тридевять земель, в страшную, старую сказку!..

Но нашелся нож…

— Ах, ты досада какая! Тупой, как палка, нож…

Ах, еще радость какая!.. Минуты, секунды, время летящее! Принесите же что-нибудь!..

И вот пробудился Сережа, как от толчка. Кричит, зовет! Подбегают к нему… Неспавшие, молодые, прекрасные…

— Что? Что ты, милый?..

Плачет, через рыдания спешит говорить…

Точит кухарка нож, готовит удар. Ждет, стоит Петух…

— Да, да, мой мальчик! Сегодня день радости, радости всем, жизни для всех…

Спешит, торопится женщина, легкою девушкой в легких одеждах скользит, как воздушный вестник, корабль. Поспеет ли девушка? Прибежит ли жена? Острый, отточенный нож сверкает на солнце… Минута и…

* * *

Этот день был другой, чем все прежние дни. Все ходили и улыбались, не зная чему. Голоса были мягки и нежны, и все глаза походили на небо. Все были, как дети, и никто не знал, отчего.

Все были, как дети: Великий Петух был живой среди них.

1907 г.

Пчелы-причастницы

I

— И когда примешь святое Причастие, не глотай его, друг, а неси во рту и спокойно иди, голосу держи высоко — Сам Господь в тебе путь совершает. И как придешь ты домой, на малую лжицу, пчеляк, тайно вынь и с тихой молитвою частицу Даров положи в самый слабый твой улей. И удались тихо и свято. Нету в этом греха. А пчела пойдет небывалая. Будет мед ароматом небесным благоухать, будет без треску и копоти воск чистейшим огнем сиять в церкви Господней. И приумножится тебе, свет, земное добро. Вспомнишь тогда прохожего старца. Старец был рыжий и маленький, облезлый, плюгавый. За секрет свой, как пчел богато водить, спросил три рубля и взял их вперед, на свет поглядев, не фальшивый ли дал Семен Григорьевич кредитный билет.

— Тайна сия велика есть. Пчела приобщается духу, и огнем возносится дух. А греха тут нет, повторю. Каждый день только десять поклонов клади — утром и вечером, на случай соблазна.

Семен Григорьевич глядел с высоты своих могучих плеч и думал медлительно: