Золотые миры

Я одна в моей маленькой келье,
Где всегда молчаливый покой.
Мне не надо другого веселья,
Мне привольней и легче одной.

На меня недовольные взгляды

Устремлялись из тёмных углов.
И теперь ничего мне не надо,
Кроме ясных и сильных стихов.

Всюду пыль и хаос. Паутина

Лёгкой тканью висит по углам.
Скучный вечер, томительно-длинный
Я сама для себя создала.

Каждый вечер грустней и печальней.

А когда я устану молчать,
То тебе, моей милой и дальней,
Буду длинные письма писать.

Я не стану сметать паутины,

Пусть под ней моё время ползёт!
А потом я из памяти выну
Этот лишний, потерянный год.

«С неразгаданным именем Блока…»

С неразгаданным именем Блока
На неловко-дрожащих губах
Я останусь совсем одинокой
В четырёх деревянных стенах.

С каждым днём — молчаливей и суше,

И люблю только крылья стихов.
Но теперь уж ничто не нарушит
Красоту моих девичьих снов.

А душа — всё темнее и шире,

Будто в лунную ночь облака…
— То тоска о неведомом мире,
По не начатой жизни тоска.

27/ X, 1924

Россия («Россия — плетень да крапива…»)

Россия — плетень да крапива,
Ромашка и клевер душистый,
Над озером вечер сонливый,
Стволы тополей серебристых.

Россия — дрожащие тени,

И воздух прозрачный и ясный,
Шуршание листьев осенних,
Коричневых, жёлтых и красных.

Россия — гамаши и боты,

Гимназии светлое зданье,
Оснеженных улиц пролёты
И конок замёрзших сверканье.

Россия — базары и цены,

У лавок голодные люди,
Тревожные крики сирены,
Растущие залпы орудий.

Россия — глубокие стоны

От пышных дворцов до подвалов,
Тревожные цепи вагонов
У душных и тёмных вокзалов.

Россия — тоска, разговоры

О барских усадьбах, салазках…
Россия — слова, из которых
Сплетаются милые сказки.

1/ XI, 1924

Вечер («Играет Таусон чувствительный романс…»)

Играет Таусон чувствительный романс,
Поёт кларнет томительной истомой,
А на столе — испытанный, знакомый
И, в сотый раз, разложенный пасьянс.

Так странно всё: и горсть кокард в руке,

И то, что спущен флаг с обидой крепкой,
И гость с эскадры в хулиганской кепке,
В чужом, смешно сидящем пиджаке.

А за стеной — бутылок и стекла

Весёлый звон смешался в пьяном споре…
Наш чай остыл. Горнист играет зорю.
И разговор стихает у стола.

3/ XI, 1924

«Подняли неторопливо сходни…»

Подняли неторопливо сходни,
Отошёл тяжёлый пароход.
Стало как-то тише и свободней,
Разошёлся с пристани народ.

Ни по ком мне тосковать не нужно,

Никого отъехавших не жаль.
Отчего же так темно и скучно
И такая страшная печаль?

Словно там, на грязном пароходе,

Где огни вечерние зажгли,
Все надежды навсегда уходят
От забытой и чужой земли.

12/ XI, 1924

«Я их не повторю ни разу…»