Золотые миры

Что скажу я маленькому сыну?
Чем себя посмею оправдать?
— Если я сейчас тебя покину,
Значит, я была — плохая мать.

Значит, сердцу было очень больно,

Значит, силы не хватало жить.
Значит, сердце стукнуло — довольно!
Как же быть?

Я оставлю небольшую память

(Жизнь моя большою не была).
Вспоминая о покойной маме,
Будешь думать: «мама не могла»,

Не согнись от первого страданья

(Еще много горя впереди).
А когда большим и сильным станешь —
Слабую меня не осуди.

1937

С рождением сына Ирина связывала и свою судьбу, — в нем она видела себя самое.

В нем всё понятно, всё похоже,
В нём жизнь кончается моя.

…И всё любимое, родное,
Всю душу темную мою,
Всё, не содеянное мною,
Ему сейчас передаю.

Всё, чем жила, чего хотела,

Всю жизнь без завтрашнего дня,
И это маленькое тело
Всё — продолжение меня.

А я? А все мои — затеи?

О чем грустить? О чем молчать?
Чем старше он, чем он сильнее, —
Тем больше умирает мать.

Ирина видела в сыне свое оправдание, свою защиту и в настоящем и в будущем. В тяжелые минуты она как бы поверяет ему свои жалобы, когда пишет, что «… робкому мальчишке все стихи и слезы отдала…»

С ним она, разговаривая, словно думала вслух. Вот, например, трогательное стихотворение, полное мрачных предчувствий.

Мы опять с тобой одни остались.
К нам никто сегодня не придет.
Вновь — дневная, грубая усталость,
Тишина (уже который год?)

Ты устал, набегался немало.

Спать тебя в кроватку уложу.
Заверну пушистым одеялом,
Сказку про медведей расскажу.

Хорошо, что ты не понимаешь

Этой бедной жизни. Ведь и ты
Никогда, должно быть, не узнаешь
Жизненной счастливой полноты.

Никогда! А сердце жадно бредит

Только этим — долгие года.
Ты во сне увидишь трех медведей,
Я — тупое слово — никогда.

Никогда… А вечер длинный, длинный,

Тишина придет меня пытать.
В лампе нет, наверно, керосина
И придется свечку зажигать.

И под пламенем белесоватым

Стану я опять сама собой —
Слабой, одинокой, виноватой,
С жалкой и обиженной душой.

5. III.1993

Чувствуя близость неизбежной разлуки («где-то — тяжелым молчаньем — уже недалекая смерть») Ирина все больше и больше озабочивалась его судьбой. Ее заветы сыну выражены в ряде трогательных стихотворений. В одном из них (вскоре после рождения Игоря) она говорит:

Отойду, к прошедшему остыну,
Замолчу, исчезну в мутной мгле,
Завещая маленькому сыну
Мысль о счастье и любовь к земле.

Эта «любовь к земле» у Ирины была органическим ощущением. Она «любила простую землю до боли огненной», «пшеничные поля», с радостью видела, «как жизнь играет», «как ветер лижет шторы и солнце плещется в траве». Одно свое стихотворение она заканчивает так:

Я всё люблю: лесную тишину,
И городов широкое движенье.
И, пережив последнюю весну,
Я в жизни ничего не прокляну,
Но и отдам ее без сожаленья.

И, думая о сыне, она говорит:

И взлюбив, как бесценное благо,

Землю, землю под твердой ногой,
В жизнь войдешь ты бездомным бродягой
С беспокойной и жадной душой.