Золотые миры

Лампа под зелёным абажуром
Разливает неподвижный свет.
Вечерами холодно и хмуро,
Смысла им и оправданья нет.

Но едва заветные страницы

Тронет чуть дрожащая рука —
Ниже опускаются ресницы,
Снова возвращается тоска.

У неё так много звонких песен,

Столько окрылённых небылиц!
Тёмный вечер мы проводим вместе
В сумраке задумчивых страниц.

И когда она уходит снова

В час, когда светлеет темнота, —
Мне даёт магическое слово
Боль души и яркие цвета.

5/ XII, 1923

Жребий («Бросать свой взгляд в бездонность чьих-то глаз…»)

Бросать свой взгляд в бездонность чьих-то глаз,
Срывать улыбку с неподвижных губ…
Мне всё равно, что будет в этот час:
Я больше ярких слов не берегу.

Не вслушиваясь в путаную речь,

Сжимая пальцы неподвижных рук, —
В изгибах голоса, в дрожанье плеч
Угадывать смятенье и испуг.

А ночью думать, думать без конца,

И рвать зубами скомканный платок,
И вспоминать движение лица
На перекрёстках каменных дорог.

И в холоде тяжёлокрылых снов

Испытывать неназванную ложь,
И бросить в омут равнодушных строф
Небрежный взгляд и колющую дрожь.

7/ XII, 1923

«Хочу, чтобы смелым и юным…»

Хочу, чтобы смелым и юным
Мучительно сердце боролось,
Чтоб тронул заветные струны
Глухой, изменившийся голос.

Чтоб вихрем промчались недели,

Украшены жуткой игрою,
Чтоб искрой глаза заблестели,
А, может быть, — скрытой слезою.

Хочу в этих гаснущих бликах

Прочесть несказанную повесть,
А после — упорно и дико
Дразнить беспокойную совесть.

Хочу, чтобы руки дрожали

Глухой, неизведанной дрожью,
Чтоб голос срывался печальный,
С умолкнувшим странно-несхожий.

Рассерженной, чёрною кошкой

По сердцу скоблить и пророчить,
Чтоб там, за туманным окошком
Горел огонёк до полночи.

А после испуганной мышью

В красивой печали зарыться,
Чтоб вновь опускались ресницы,
Всё тиши, всё тише и тише.

9/ XII, 1923

«Тихо я склонилась над работой…»

Тихо я склонилась над работой,
Билась в пальцах лёгкая игла.
Я стихами говорила что-то,
А о чём — сама не поняла.

Было сердце острой болью сжато,

Я о ней старалась поза. быть,
Ставила нелепые заплаты,
Поминутно обрывала нить.

В стену мне уже ни раз стучали,

Звали, чтобы я туда пришла,
Но боюсь, что о моей печали
Скажет непослушная игла.

Подожду ещё одна немного,

Всё равно — за дверью дождь и тьма.
Может быть, рассеется тревога
Над знакомым почерком письма.

Этот вечер будет неизменным,

Как в каком-то гаснущем бреду…
Всё равно… Потом пальто надену,
Волосы поправлю и пойду.

Знаю, что там людней и светлее,

Там не трудно мне весёлой быть…
А о том, что сердце холодеет,
Никому не нужно говорить.

17/ XII, 1923

«Лёгкий запах никотина…»