Золотые миры

Дрожащий сумрак бледен и угрюм.
Окно завешано.
В душе так много грубых, тёмных дум,
Одна — безгрешная.

Ворвавшегося воздуха струи

Скользнули в комнату.
Надломлены желания мои,
Одно — не тронуто.

Смеются ямбы брошенных стихов,

Жгут мысли праздные…
В моей душе так много звонких слов,
Ещё не сказанных.

17/ III, 1924

Мамочке («Над маслинами месяц двурогий…»)

Над маслинами месяц двурогий.
На шоссе — большие круги.
Затихают в дали дороги
Звонко щёлкающие шаги.

Чуть качаются звонкие прутья,

По-человечьи кричит сова.
Тихо звякает на распутье
Уходящий в ночь караван.

Бесшумно шагающие верблюды.

Тихий стон ботал и бубенцов…
С затаённым предчувствием чуда
Я взглянула в твоё лицо.

17/ III, 1924

«Я смотрела под маски смешливые…»

Я смотрела под маски смешливые,
В непритворную бледность лица.
Я смотрела в глаза молчаливые,
Узнавая тоску мертвеца.

Тихим взглядом, глухим и пронзающим,

Я смотрела в чужие глаза.
Я следила, как в сердце незнающем
Зажигалась, взметалась гроза.

Средь слепых я искала оракулов,

Средь могил находила живых.
Я поверила в душу других
Посмотрела в себя — и заплакала.

17/ III, 1924

Донна-Анна («Над маслинами месяц двурогий…»)

I. «В своём чертоге позабытая…»

В своём чертоге позабытая,
Во мгле широкого окна.
Струится ночь в окно раскрытое,
В гостиной бьют часы. Одна.

И кисти рук бессильно падают,

В висках стучит и бьётся кровь…
Святой, мигающей лампадаю
Сгорела грешная любовь.

II. «Грубой страсти тихая жертва…»

Грубой страсти тихая жертва,
Прозвучавшая грустной песней,
Да воскреснет она из мертвых,
Да воскреснет!

В жгучем вихре его дурмана,

Непорочная и святая,
Неразумная Донна-Анна,
Промелькнувшая грёзой мая.

Грубой страсти тихая жертва,

Непонятная, сокровенная…
Да воскреснет она из мертвых,
Благословенная!

18/ III, 1924

Терцины («Ты говоришь — не опошляй души…»)

Ты говоришь — не опошляй души.
Сама душа ведь, пошлая, трепещет.
А разум ждёт в тоскующей тиши.

На сердце холод, жуткий и зловещий,

И как не слушать шёпота земли?
На свете есть диковинные вещи.

Ползут в морском тумане корабли.

Зачем теперь на них смотреть украдкой,
Когда в душе все струны порвались?

Ты говоришь: там холодно и гадко.

Пусть так. Но это — тёмный храм.
Лампадами горят мои загадки.

Все чувства и мечты хранятся там.

Пусть нет сокровищ там. Без содроганья
Его ключей я никому не дам.

А я молчу, хочу великой дани

С земли, с травы, с деревьев и камней,
Где цвёл мой взгляд наивного незнанья.

Да, хорошо не знать. Души моей

Тогда бы яд не разделил так быстро.
Но как не знать тоску весенних дней,
Прильнув к земле, холодной и душистой.

21/ III, 1924

«Перед маленькой иконкой…»