Золотые миры

Перед маленькой иконкой
Притаилась тишина.
Луч сверкающий и тонкий
Лёг на переплёт окна.

День мой — хоровод без песен,

Храм без восковой свечи.
Губы молятся: «Воскресе!
Подойди и научи!»

Но молюсь — у чьей иконы?

Даль тиха, душа пуста…
Мне остались только стоны
Не воскресшего Христа.

18/ III, 1924

На реках Вавилонских (Псалом 156)

На реках Вавилонских мы сидели и плакали,
А у ног шелестели струи.
Мы повесили арфы свои — и плакали…
Аллилуйя!

Нам твердили: «Воспойте нам песни Сионские!»

Сердце жадно тоскует.
Как споём на чужбине мы песни Сионские?
Аллилуйя!

Как забудем тебя, о, Сионе возлюбленный?

Да погибнет, тоскуя,
Кто, утешась, забудет свой дом погубленный…
Аллилуйя!

О, блажен, кто младенца на камни холодные

Бросит в полночь глухую,
Кто всю душу расколет о камни холодные.
Аллилуйя!

26/ III, 1924

«Всю ночь поскрипывала дверь…»

Всю ночь поскрипывала дверь.
Рассвирепел шумливый ветер.
Теперь легко на этом свете,
Ведь больше не было потерь.

Дрожащий, позабытый свет

Струится в маленькую щёлку.
Бегите, мысли! Что в вас толку,
Когда души, души-то нет!

Как просто и легко теперь!

Как сладко плакать втихомолку!
Дрожащий свет струился в щёлку
И медленно скрипела дверь.

26/ III, 1924

«Зацветает Иудино дерево…»

Зацветает Иудино дерево,
Распускаются листья фиги,
Зацветает миндаль.
Дней крылатых не жаль.
Улыбнулись страницы книги
В первый раз после сумрака серого.

И узнала я вдруг,

Что желанье давно поблекло
И в тоскующий омут заброшено,
Что двойник мой с лицом перекошенным,
Тот, что плакал у тёмных стёкол, —
Мой единственный друг.

Что окрепнули крылья весны,

И, взмахнув, уронили звенящие сны.
И, как шорох пустой дороги,
В тихом танце теней
Вяжут звенья цепей
Сотворённые словом боги,
Неразумные боги.

30/ III, 1924

Кошмар («Стоят колонны длинными рядами…»)

Стоят колонны длинными рядами,
Торчит какой-то угрюмый дом.
А на скамейке сидят три дамы:
В лиловом, в жёлтом и в голубом.

Зачем — то тихо все трое встали.

Взлетели юбки, легли опять.
А та, что в жёлтом, в густой вуали,
От других отвернулась и стала ждать.

Суровым камнем за дамой в жёлтом

Торчал ненужный и страшный дом.
Кто-то в чёрном ощупью тихо прошёл там.
Прошёл. Вернулся. И встал под окном.

И было страшно, что к жёлтой даме

Придёт Неведомый бледных стран
Было страшно думать о ней стихами
И за жёлтым платьем скользить в туман.

31/ III, 1924

На Венере(«На Венере есть жизнь, я верю…»)

В.Матвееву