Золотые нашивки

Матросы не торопились. Они поглядывали на буксир. «Буйный» уперся носом в борт первой баржи и, работая малым ходом, прижал ее к причалу. Лишь тогда матросы сошли на берег и закрепили швартовы.

Капитан прозвонил телеграфом отбой и, увидя на пирсе крановщика, закричал:

— Что же ты, Иван, копаешься? Мне порожняк уводить надо.

Крановщик заулыбался, помахал рукой:

— Все равно ночь стоять, Николай Степаныч. Я работать буду. К утру всю тройку закончу. Не думал, что вы так быстро.

— Ну, добро, если так. Давай, Иван, жми. С рассветом уйду, — сказал капитан, спускаясь вниз.

Из рулевой рубки вышел Слонов с тряпкой в руке. Он по-хозяйски принялся протирать стекла.

— Ростик! — крикнул Тронев.

Слонов прекратил работу, удивленно посмотрел на берег, узнав Тронева, соскользнул по поручням на палубу.

— Давай заходи! Вы тут давно стоите?

Тронев перелез на баржи, оттуда на «Буйный».

— Здоро́во, Слон, — сказал он, пожимая руку товарищу. — Как жизнь?

— Лучше всех, — усмехнулся Слонов. — Пойдем ко мне в каюту. Вахта кончилась.

Они спустились в помещение. В маленькой каюте Слонова было неуютно. На одной койке, небрежно застеленной серым байковым одеялом, лежала грязноватая подушка и пыльный ватник. На другой, видимо, недавно спали. Одеяло, простыни, тоже какие-то серые, в желтых пятнах, сбились в неопрятный комок. Хозяин даже не потрудился застелить койку. Встал и ушел. Палуба, когда-то покрытая коричневым линолеумом, сейчас была неопределенного грязного цвета. Коврик, лежавший у двери, из зеленого превратился в черный. На столике валялись корки хлеба, стояла тарелка с алюминиевой ложкой и остатками засохшей каши. Вместо пепельницы — банка из-под мясных консервов, до краев наполненная окурками.

— Садись, — пригласил Слонов и, подтянув под себя одеяло, плюхнулся на койку.

— Да… — протянул Виктор, осматривая каюту. — Не лайнер. Может, за маленькой сбегать в магазин. Со встречей.

— Не надо. У меня тут что-то осталось.

Ростислав встал, открыл шкафчик, достал бутылку плодово-ягодного вина, поставил на стол.

— Плодовыгодное. Не тот нарзан. Бедно живете. — Тронев повертел бутылку в руках. — Четырнадцать градусов всего.

Слонов ничего не ответил. Из ящика стола он достал два мутных граненых стакана, посмотрел через них на свет:

— Сойдет. Закрой-ка дверь на ключ.

Тронев щелкнул замком.

— Так-с. Вот заесть нечем. Придется зефиром закусывать. Не возражаешь? На камбуз идти неохота.

Ростислав наполнил стаканы:

— Ну, давай со встречей.

Он поднял стакан, стукнул донышком о столик, почему-то сказал: «Кук открыл Северный полюс» — и опрокинул в рот содержимое. Тронев тоже выпил. Он взял розовый липкий зефир, пожевал, чтобы отбить противный вкус вина.

— Рассказывай, как живешь, — попросил он Слонова.

— Как видишь. Ничего, — хмуро ответил Ростислав и отвел глаза. — Живу. А как там наши прославленные мореходы? Орел, Курейко, Тихомиров?

— На месте. Изучают фалы, лазают на мачты, гребут. Замучили нас учениями совсем. Ты что же на военку не идешь?

— Иду. В ноябре призыв. Я уже и комиссию прошел.

— Неохота?

— Охота — неохота, а надо.

— А потом что?

Слонов с усмешкой взглянул на товарища:

— Потом? Отслужу, вернусь в училище. Назло всем. Всем моим «друзьям» — Клокову, Рабизову, Мазурову.

— Почему назло?

— Потому что сволочи они.

— Почему сволочи? — перебил Слонова Тронев. — Сам дураком был, так и пенять не на кого.

— Ладно. Дураком или умным, это как сказать. Я все помню… — Тронев поразился злости, которая зазвучала в голосе Слонова. — Сам-то что Рабизов делал? Ведь знаю я… Рассказывать только на совете не хотелось.

— Брось, брось, Ростик, не перегибай. Ты сам понимаешь, что виноват. Кулак — не решение вопроса. Не в каменном веке живем. Так?

— Так. Но помыкать собой каждому подонку вроде Рабизова я не позволю. Был бы кто! Ладно, черт с ним. Вспоминать не стоит. Давай за счастливое плавание.

Ростислав снова наполнил стаканы.

— А как ты попал на «Буйный»? — спросил Тронев.

— Так и попал. До призыва что-то надо делать. Дома родители запилили. Опротивело. Вот и пошел в портофлот. До ноября поработаю. Все же дело, — невесело закончил Слонов.

Снаружи кто-то подергал ручку двери, и мальчишеский голос спросил:

— Ты дома, Слон? В восемь часов собрание. Старик созывает насчет Григорьева.

— Ладно, приду, — отозвался Слонов.

— А как ваш старик?

— Кэп мировой.

— А мне он почему-то не понравился. Маломерок какой-то. Орет, бегает… Не звучит…

— Ты на внешность не смотри. Мал золотник, да дорог. Звучит как хороший рояль, — глаза у Слонова подобрели. — Мудрый старик, хороший. Тяжелую жизнь прожил, поэтому много понимает.

— Что же он на «Буйном» сидит в таком разе?

— А где же ему сидеть? Диплом у него короткий, годков много. Куда же ему теперь податься? На пенсию скоро. Тем более, что буксировщик он великолепный. Зарабатывает прилично.

— Понятно. Как у вас насчет этого дела? Разрешается? — Тронев щелкнул себя по горлу.

— Пьют понемножку, втихую. Но старик за пьянку строго наказывает. Премии лишает. Рублем, в общем, бьет. Боятся.

— Но ты, я смотрю, запас все-таки держишь, — кивнул Тронев на опорожненную бутылку.