Золотые патроны

Я и сам не был вполне уверен, действительно ли Скворцов попытается сегодня уйти за кордон, может, он вовсе и не собирается делать этого, может, я неправильно оценил человека, но если у него такие намерения есть, то осуществить их он попытается именно сегодня. Вывод этот я сделал потому, что Нефедыч, когда отчитывал Скворцова, сказал, видимо, ему, чтобы уезжал с пасеки. Наверняка сказал. А это разрушало все его планы, поэтому он обязательно ускорит их осуществление. Очень сильно насторожило меня и то, что Скворцов убрал лестницу от чердака. Случайно сбить ее он не мог. И, кроме него, сделать это тоже никто не мог. «Нет, медлить нельзя», — думал я, пока слушал Нефедыча.

Мы с Нефедычем осмотрели чемодан Скворцова. Набитого папковыми патронами патронташа, который он после охоты положил в чемодан, не было. Это еще больше подтвердило мое предположение.

Из-за рощи поднялась луна. Когда мы вышли на крыльцо, Петька кинулся к деду и начал скулить, будто оправдываясь за свою оплошность.

— Ничего, Петя! Кто ж его знал.

Ружья наши висели на столбах летней кухни, но моего патронташа, приготовленного к завтрашней охоте, не оказалось. В темноте Скворцов перепутал свой с моим. Мое ружье было двенадцатого калибра, у Скворцова — шестнадцатого.

«Значит, двадцать четыре патрона у него, — подумал я. — Не сорок восемь».

Но и мне стрелять было нечем. Нефедыч, однако, предложил мне свою «дедовскую» одностволку, которая, по его словам, бьет без промаха, а сам взял ружье Алексея, тоже одноствольное. Посоветовавшись, мы решили идти в обход озера — по чистому месту можно двигаться быстрее, чем через камыш. Нефедыч пошел с тыла, я — от границы.

Проверив берег озера, я шел по краю разливов, вглядываясь в редкий камыш и осматривая илистые берега и траву между озерцами. Луна светила хорошо, но иногда все же приходилось зажигать фонарик. Прошло около двух часов, Алексей, видно, уже добрался до заставы, рассказал обо всем; пограничники, должно быть, перекрыли границу и скоро прибудут сюда с розыскной собакой. Уйти Скворцов не уйдет, в этом я был уверен, но обнаружить след нужно здесь, у выхода из камыша, — в горах это сделать трудно, почти невозможно — и потом пустить по следу собаку. Я внимательно изучал каждый клочок земли, шел медленно, стараясь не вспугивать уток, а сам слушал, не взлетит ли где, тревожно крича, крякуха, не загалдят ли гуси. Было тихо.

Но вот впереди, из глубины разливов, вылетела кряковая. Кто это? Нефедыч или Скворцов? Фонарик я перестал включать и еще внимательнее всматривался в камыш и слушал. Вдруг, совсем недалеко, злобно залаял Петька, потом глухо взвизгнул и умолк. Я побежал. Неожиданно, метрах в десяти от себя, увидел я распластавшегося Петьку, рядом с Петькой Скворцова и, особенно ясно, направленные на меня стволы. Я упал на землю, прижался к ней, но выстрела не последовало — Скворцов вместо того, чтобы стрелять, стал отползать к камышам. Нужно было отрезать ему путь и остановить. Я поднялся и побежал вправо. Бежал и смотрел за Скворцовым, но он не стрелял, даже не поднял ружья, а продолжал ползти. Я крикнул: «Стой!» — и выстрелил, немного завысив. Скворцов не ответил на выстрел, но ползти перестал.

«Почему не стреляет?» — думал я и снова не мог ответить на это «почему».

Мы лежали недалеко друг от друга, и мне не составляло трудности всадить в него заряд, но я не делал этого, зная, что вот-вот должны прибежать с заставы. Я лишь время от времени стрелял поверх головы Скворцова, не давая ему подняться или уползти. Начинало светать. Вдруг Скворцов поднялся и, пригнувшись, побежал в камыш. Я вскочил и кинулся ему наперерез, но в это время выстрелил Нефедыч. Скворцов вздрогнул, остановился и, выпрямившись во весь рост, упал в камыш.

Когда я подбежал к нему, он, опираясь на ружье, пытался подняться. Пришлось выбить у него ружье. Скворцов негромко, но зло выругался и застонал. Подошел Нефедыч. В одной руке он держал одностволку Алексея, другой — прижимал к груди Петьку. Мне было жаль его, по-стариковски сгорбившегося, дрожащего от холода.

— Зачем, Нефедыч, в него стрелял? Куда он ушел бы?

— Ишь ты, сжалился. Он — не сжалится! — буркнул Нефедыч, посмотрел на Скворцова, помолчал немного и добавил: — Не сдохнет. А Петьки нет, готов Петька мой. Задушил, сволочь. Увидел, что я-то отстал. Убечь хотел, сволочь. Правильно ты его, Митрич, раскусил. А я… Жисть прожил, а как слепой кошак. Жаль, мало зацепил.

Я хотел объяснить старику, что не только из-за гуманности пограничники стремятся взять живыми нарушителей, порой рискуя ради этой цели своей жизнью, но услышал приближающийся наряд.

Раненного в плечо и ногу Скворцова (Нефедыч попал двумя картечинами) перебинтовали и увезли на заставу. Я уехал с ними.

К хозяину Поддубника вернулся я через два дня. Нефедыч с Алексеем пили чай и о чем-то разговаривали. По серьезному, задумчивому взгляду Алексея я догадался, что дед снова вел речь о жизни, но что теперь Алексей воспринимает этот разговор по-иному.

— Ну что? — поздоровавшись, спросил Нефедыч.

— Действительно усиленный заряд, только золотой.