Золотые патроны

И я рассказал все, что успел узнать о нарушителе. Фамилия — Савин. Из тайги. Там, вместе с отцом, тайно мыл золото на заброшенных рудниках. Нашли несколько крупных самородков. Вместе зарядили патроны, засыпая вместо пороха по полторы мерки золотого песка и делая тоньше пыжи. В приклад ружья упрятали самородки и оставшиеся от прошлых лет червонцы. Отца бросил в тайге одного. Встретился с Павлом Скворцовым, узнал все о нем, а потом убил. По его метрике получил паспорт.

Все время, пока я рассказывал о том, как подбирался Савин поближе к границе, как он задался целью сорвать женитьбу Алексея и, обиженного жизнью, уговорить его убежать от матери и невесты на пасеку, а здесь использовать его как прикрытие (местный, вне подозрения), а после перехода через границу убрать с дороги, — пока я говорил об этом, дед то и дело перебивал меня: «Мотай на ус, Алеха. Мотай», а потом, когда я закончил, он вздохнул:

— Жаль, Алешкино ружье сильно разбрасывает. Только и влепил, что две картечины. Жаль… — помолчал немного, расчесал пальцами бороду и вновь заговорил, обращаясь к Алексею требовательным, хозяйским тоном: — Смени ты ружье. Заработаешь вот здесь у меня, купи новое.

Алексей согласно кивнул головой, мне же показалось, что сделано это машинально, что, слушая Нефедыч а, он думает о чем-то своем. Но Нефедыч не замечал этого, он вслух размечтался о том, каким будет Поддубник через «пяток лет, когда геологов строители сменят».

— А как же Нюра? — прервал вдруг Нефедыча Алексей.

— Что Нюрка? — недоуменно переспросил Нефедыч. — Куда же ей еще, как не к тебе.

КРУГ ПОЧЕТА

Застава, на которую я собирался поехать, стояла в центре довольно широкой высокогорной долины, на берегу речки с символическим названием Токты (место для остановок и привалов); название это дали, видимо, купцы, водившие здесь караваны верблюдов с парчой, шелком и опиумом. Долина действительно была хорошим местом для отдыха: в рост человека травы, холодная и чистая вода, деревья на берегу речки — это был уютный уголок, окруженный хмурыми, скалистыми горами, снег на вершинах которых не таял даже летом. По старой караванной тропе, немного расширив ее, доставляли и сейчас доставляют на заставу людей и грузы. До перевала Куш-даван (Орлиный перевал) машинами, а оттуда лошадьми. Но иногда, если горы не были закрыты грозовыми тучами или туманом, на заставу летал самолет или вертолет.

Поездка намечалась на завтра, а перевал для самолета был закрыт. Значит, — на машинах. Я уже рисовал в своем воображении пыльную стокилометровую дорогу по утомительно однообразной степи; представлял, как шофер, когда подъедем к горам, выйдет из машины, постучит носком сапога по скатам, откроет капот и внимательно осмотрит мотор, потом мы будем медленно подниматься все выше и выше по узкой дороге, с одной стороны будут нависать гранитные скалы, с другой — зиять пропасти. Шофер останется ночевать в избушке, окутанной туманом, а мы сядем на сырые, холодные седла и осторожно, тихим шагом, ни на минуту не ослабляя поводьев, чтобы не споткнулась лошадь, станем спускаться по узкой тропе вниз — все это я представлял, потому что бывал уже на той заставе. Я даже заранее чувствовал ту усталость, которая будет в конце пути: полное безразличие к окружающему и только одно желание: спать, спать, спать.

Едва лишь начало светать, меня разбудил телефонный звонок.

— Куш-даван чистый, — сообщил мне дежурный по отряду. — Синоптики предсказывают хорошую погоду дня на три. Через сорок минут на заставу летит самолет.

К аэродрому я подъезжал перед восходом солнца. Восток розовел узкой полоской облаков, и на их фоне чернели вертолеты, похожие на больших головастиков, у которых уже начали расти ноги, но еще не отпал хвост; самолет стоял на взлетной дорожке.

Встретил меня командир экипажа майор Ивченко. Широкоплечий, кряжистый мужчина с черной, коротко подстриженной бородой. Взгляд его черных глаз был пронизывающим, неприятным, и, казалось, он был сильно на что-то рассержен.

— Считайте, вам повезло. Доставим за два часа, — сказал майор Ивченко.

Голос его был тоже сердитым.

Самолет набирал высоту, а я смотрел через иллюминатор на розовую полоску облаков; облака все ширились и приближались; теперь они были сбоку, на уровне нашего самолета, и стали похожими на огромное розовое море с неподвижными вспененными волнами, а берег этого моря был изрезан бухтами самой невероятной формы. Наблюдал я за этой удивительной игрой красок до тех пор, пока не взошло солнце и облака не стали серыми, обычными.

Степь постепенно изменяла свой вид, бугрилась, зеленела, все чаще начали попадаться стога сена. Вот впереди, между стогов, показался невысокий конусообразный холм. Чья это могила: полководца или почетного воина, захватчика или защитника родных степей, а может, богатого купца, так и не доехавшего до дома из дальней страны? Часто встречаются в степи такие холмы, и о многих из них рассказывают интересные легенды. Быть может, есть легенда и о том, как появился этот холм и кто покоится под ним?