Золотые ворота. Черное солнце

— Господин Рехер, дорогой!.. — залепетал еще с порога кабинета, куда его с трудом пропустили. — Сыночек ваш нашелся. Вы уж простите, что я так… Знаете, это от радости…

— Олесь? Где он?

— Дома ваш Олесик, на Соломенке. Видели его вчера…

Георг Рехер-Квачинский закрыл ладонью глаза. Минутная пауза, потом вышел из-за стола, энергичным шагом стал мерить из угла в угол комнату.

— Я ценю ваши заботы, — остановился напротив сияющего профессора. — Услуга за услугу: я назначаю вас моим тайным помощником. Ваша задача — проникнуть в круги пронационалистической интеллигенции, которая занимает служебные должности в Киеве. Вы должны быть там моими глазами и ушами. Я хочу знать, о чем говорят и что думают эти люди. Как все это делается, надеюсь, вы знаете.

— Совершенно верно!

IX

Одевшись, Олесь схватил завернутые в вышитый рушник еще горячие пироги и выскочил во двор. Выскочил и сразу зажмурился от яркого утреннего солнца. Какое-то мгновение стоял, прислонившись к косяку, а когда раскрыл глаза — чуть не вскрикнул от изумления. Не дедов сад, а сказочный край лежал перед ним! Вся земля была убрана в золотистые ризы поздней осени. Низкое и на диво голубое небо зачарованно смотрело на нее сверху, коснувшись безоблачным челом Батыевой горы. На сердце у Олеся стало радостно и торжественно. Ему хотелось выбежать на середину сада, упасть на шуршащий, душистый ковер и качаться, качаться в листве до умопомрачения. Поднял с земли багряный листочек и вышел на улицу.

Домик Ковтунов был заперт изнутри. Сколько ни стучал Олесь, никто не отзывался. Микола либо спал, либо просто никого не хотел видеть. Не оставалось ничего другого, как повернуться и уйти прочь. И Олесь пошел.

— Ты что-то хотел? — уже у калитки догнал его знакомый голос.

Олесь — к порогу. Когда здоровался, чувствовал, как дрожат у Миколы руки, словно после длительной и тяжелой работы. Микола вообще мало чем напоминал того богатыря, каким его знали в Мокром яру до голосеевских боев. Увял, поредел его буйный чуб, поблекли и запали когда-то красивые глаза, и нездоровая бледность легла на осунувшееся, скуластое лицо. Хмурый и прежде, он теперь, казалось, навсегда забыл про улыбку.

— Значит, вернулся?

— Еще вчера. Дед уже пирогов испек. Вот на пробу тебе прислал.

— Ну, входи, расскажешь про свои странствия.

Как ни ждали его дома, Олесь не решился отказать Миколе. Вошел в комнату. Там было холодно, сыро и темно. Через маскировочные занавеси на окнах процеживался какой-то немощный, болезненный свет, поэтому все вокруг казалось словно бы трухлявым, запорошенным. И пахло трухлявыми досками и разрытой землей. Олесь даже подумал, что Микола чистил погреб…

Усадив гостя, хозяин без всяких церемоний принялся лакомиться пирогами. Ел с жадностью, сосредоточенно, даже в скулах потрескивало. А из головы Олеся все не выходил утренний разговор с Петровичем. «Наконец-то я пристал к берегу. Теперь не будет мучить совесть, что проспал горячее время, когда другие боролись. Петрович знает, что делать… Интересно, что сказал бы Кушниренко, если бы узнал об этом. Химчук — и вдруг подпольщик…» Олесю хотелось с кем-нибудь поделиться своей великой радостью. Но Миколе он ничего не скажет. По крайней мере сейчас. Нет, не потому, что не доверяет, а просто чтобы не терзать его души. Вот Оксане надо бы намекнуть. Не все, конечно, а кое-что надо…

— Так что там слышно в селах?

— Что слышно? Да я же только в четырех селах и был. Мимоходом. А там разное говорят. Есть такие, что ждут, когда немцы начнут колхозные земли делить. Большинство же побаивается, что старые паны вернутся. Неуверенность среди крестьян. И запустение всюду… Школы закрыты, клубы и больницы — тоже. Лишь церкви пооткрывались. Да тьма полицаев…

— Что же они делают, полицаи?

— Что делают? Людей на работу гоняют. Да налоги дерут. Особенно с тех, у кого родня в Красной Армии. А налоги такие, каких и при панах не знали. Держишь корову — сдай тысячу литров молока, держишь свинью — давай сорок килограммов мяса и шкуру, с курицы — десяток яиц в месяц. Даже за кошек и собак надо платить.

— Ничего, они заплатят. Пусть немного придут в себя — сполна заплатят.

— Наверное, к этому идет. Слышал я на хуторе, что в лесах по обе стороны Житомирского шоссе действует партизанский отряд какого-то Борухова или Боруховича.

— Боруховича? Ты смотри! Знавал я одного Боруховича. Кузнеца с Подола. Давидом звали. Не он ли?

С час, наверное, проговорили Олесь с Миколой. Давно уже пора было возвращаться домой, но Олесь задерживался. Умышленно задерживался. Потому что какое-то странное предчувствие внезапно овладело им. Казалось, что по дороге с ним непременно что-то должно произойти. И сколько ни старался он одолеть это предчувствие, не мог. Поэтому и возвращался домой не улицей, а задворками. Но чем ближе был к дому, тем неспокойнее становилось на душе. У порога остановился: не хватало решимости открыть дверь. Так и стоял с замершим сердцем, пока не вышел навстречу Гаврило Якимович. Старик не произнес ни слова, но по его растерянному виду нетрудно было догадаться: дома что-то произошло.