Эти слова ошеломили Ивана. «И правда, разве поверят мне товарищи, если я вырвусь отсюда? Чем я смогу доказать, что никого не выдал? А что, если со мной поступят так же, как я с Дриманченко?..» Он ощутил, как ледяная шапка снова опускается на темя, а горло сжимает железная пятерня.
— Разрешите сигарету, — вырвалось невольно.
Высоколобый с готовностью поднес портсигар и зажигалку.
— Вы можете не придать значения моим предостережениям просто по молодости. Но я хотел бы рассказать вам одну поучительную, хотя и грустную историю… Прошлой осенью нам удалось арестовать секретаря одного из местных райкомов партии. Вы должны знать этого человека, его фамилия Дриманченко. Арестовали его на Бессарабском рынке. Должен честно сказать, что на допросах он держался мужественно и никого не выдал. И мы решили отпустить его. Так сказать, в порядке эксперимента. Нам было любопытно, как отнесутся к нему большевики. И что же вы думаете: через несколько недель его нашли с раздробленным черепом…
Гестаповец говорил еще что-то, но слова его уже не доходили до сознания Ивана. Перед его глазами вдруг всплыло бледное, осунувшееся лицо Дриманченко. Там, в канаве, на окраине Киева, куда его заманил Платон по поручению Ивана. Иван даже услышал голос бывшего секретаря райкома: «Опомнитесь! Я ни в чем не виноват… Фашисты провоцируют вас. Они хотят разжечь в наших рядах подозрительность и недоверие… Я ни в чем не виноват!..» Но Дриманченко тогда не поверили. Иван сам опустил на его голову кирку. Даже теперь он ощущал, как жжет ладони скользкая рукоятка той кирки…
— Что вы от меня хотите? Что вы хотите?..
Высоколобый навалился плоской грудью на стол. Взгляд его стал холодным и торжествующим.
— Хочу, чтобы мы разошлись по-рыцарски. У вас, молодого, сильного, есть перспективы куда более приятнее, чем гнить в земле неоплаканным и забытым. Но без моей помощи вам не избежать могилы. Даже если бы и удалось вырваться из этих мрачных стен. У меня, тоже есть необходимость в вашей помощи. Так почему бы нам не обменяться услугами? Нет, нет, не подумайте, что я толкаю вас на предательство. Это недопустимо! Если говорить честно, меня менее всего интересуют ваши сообщники. Я тревожусь о будущем здешнего народа. И просил бы вас помочь нам спасти местное население от уничтожения… Киев — древний центр славянской культуры, колыбель высоких идей и символ единства украинской нация. Подумайте, что останется от него через год-полтора, если ежедневно гибнут сотни и сотни людей, разрушаются памятники старины, сравниваются с землей целые кварталы. Своими авантюрами большевистские агитаторы обрекают Киев на гибель. Вы умный человек и должны понять, что именно большевики вынуждают нас обращаться к крайним мерам…
«Вот так рыцарство: большевистские агитаторы обрекают Киев на гибель! — сморщился Иван от возмущения. — Вы расстреливаете тысячи невиновных, а большевики — отвечай! Истинно фашистская логика!.. Да и откуда вдруг возникла такая трогательная забота о будущем Киева?»
— Я вижу, вы не совсем правильно меня поняли. Но скажите, Кушниренко, на что надеются большевики? Неужели они не понимают, что карта Сталина бита?.. Вот вы засыпаете Киев подстрекательными листовками, устраиваете диверсии, совершаете террористические действия. А что это дает? Поколебали эти действия немецкие фронты хотя бы на миллиметр? Я вам так скажу: судьба войны решается не здесь, а на полях сражений. Так не целесообразнее ли нам с вами заключить договор: вы прекращаете пропаганду и диверсии — мы прекращаем массовые расстрелы.
— А кто же вам поверит? Вы уже раз заключили с нами договор о ненападении…
— Да, у вас в руках сильный козырь, но вы переносите разговор в иную плоскость. Видите ли, я не компетентен толковать поступки фюрера, я говорю лишь за себя. Мы с вами — серые лошадки войны и обязаны заботиться… Война пусть себе катится своим ходом, а в Киеве пусть установится перемирие.
«Перемирия захотелось, — улыбнулся в душе Иван. — А осенью бы о нем и не заикались. Были уверены в своих силах. А уж если просите перемирия, значит, не дают вам покоя наши диверсии и пропаганда. Нет, ироды, никогда не найти вам покоя на нашей земле! Хотя… Хотя можно бы принять эти условия, чтобы только вырваться отсюда. А на свободе я показал бы им перемирие!.. Вот только поверят ли мне товарищи? Не заподозрят ли в измене?..»
— Мне понятны ваши колебания, Кушниренко, Такой договор, согласно вашим традициям, правомочен заключать только подпольный горком партии. Да и то с благословения Москвы. Все это мне, конечно, известно. Но я не напрасно завел этот разговор именно с вами. Мы имеем четкое представление о настроении в вашем стане. И нынешнее ваше руководство считаем недолговечным. Надеюсь, вы не станете возражать, что значительная часть рядовых подпольщиков недовольна политикой своего руководящего центра, которая ведет к уничтожению жизненных сил родного края. Рано или поздно, а реалисты открыто выступят против фанатиков. А это значит, что нынешний состав горкома будет отстранен.
— Провокация!