— Воля ваша, но посудите сами: зачем бы я стал тратить столько времени на разговоры с каким-то советским диверсантом, если бы не был уверен в недолговечности подпольного горкома партия? Неужели вы думаете, что оказываю подобное уважение всем арестованным?.. Не стану умалчивать, мы видим в вашем лице будущего руководителя подполья. Не удивляйтесь, в своих предвидениях я редко ошибаюсь, они основываются на реальных данных разведки. А данные эти говорят, что рядовые подпольщики восхищаются вашими подвигами и умом… Может, вы станете возражать?
«А Петрович тоже намекал во время последнего свидания, что есть мнение кооптировать меня в члены горкома. Только откуда известно обо всем этом в гестапо? Неужели среди горкомовцев есть предатели?..»
Но размеренный голос не давал Ивану сосредоточиться.
— У вас есть все данные быть вожаком. Вы умный и волевой человек, приобрели опыт руководства еще в университете. А если учесть молодость, энергию… Одним словом, вы рождены быть кормчим. И если бы я мог помочь вам в этом…
Иван ужаснулся: «Что это? Палач Киева предлагает мне пост руководителя подполья? Да какое же это будет подполье, если его вожак будет в гестаповских руках? Нет, нет, уж лучше могила, чем стать игрушкой в руках врага! И почему этот бандит прилип именно ко мне с таким омерзительным предложением? Неужели Шнипенко так меня разрисовал? И вообще — почему гестапо не устраивает разгрома подполья, если оно так много знает о нем?..»
— Я вижу, вас удивило мое предложение. Напрасно! Мы стали врагами по чужой воле, а в действительности разве мы мешаем друг другу? Разве для нас не хватит места под солнцем?.. Неизвестно, как еще сложатся события дальше, так давайте подумаем о завтрашнем дне. Сегодня я помогу вам, а завтра…
«Провокатор! Только что заверял: карта большевиков бита, а сейчас — давайте подумаем о завтрашнем дне… Нет, меня нелегко сбить с толку! Я все понимаю. Вам нужно такое подполье, на котором можно было бы время от времени демонстрировать перед Берлином «кипучую» деятельность гестапо. Это же — ордена, медали, рыцарские кресты! Ради этого вы с радостью выпустите меня и даже «поможете» занять пост Петровича. Вам бы хотелось иметь такую куклу в своих руках…» И Иван ощутил ужас перед этим выхоленным высоколобым палачом. Тех, что пытали, он просто презирал, ибо чувствовал свое превосходство над ними, а этого боялся. Один ложный шаг, одно неосторожное слово, и этот хитрый хищник с интеллигентным лицом втянет его в свои сети.
— Не нужно! Не нужно мне никакой помощи! Я отказываюсь… От всех ваших предложений отказываюсь!
Иван понимал, что этими словами он подписывает себе смертный приговор. Ему только хотелось, чтобы его расстреляли сразу, а не тащили опять в подземелье на новые муки.
Но высоколобый как будто ничего не слышал. Заученно улыбаясь, протянул открытый портсигар. И только после того, как оба закурили сигареты, сказал все тем же невозмутимым тоном:
— Отказываться не спешите! Лучше подумайте хорошенько. Я дам вам возможность подумать.
Незаметным движением ноги он нажал под столом педаль секретной сигнализации — в кабинет ввалился конвоир.
— Господин хочет отдохнуть. Проводите!
Его поместили в камеру-одиночку на первом этаже. В сравнении со слепым вонючим казематом она была прямо-таки светлицей. Сухие, а не покрытые многолетней сыростью стены, топчан с матрацем вместо истлевшей соломы на холодном полу, а главное — в камере есть окно. Ничего, что оно крошечное, густо зарешеченное, прорезанное под самым потолком, все же через него можно увидеть кусочек неба. Иван сразу же бросился к окошку и, как глаза любимой, стал разглядывать прохладную синеву за решеткой. А небо было таким по-весеннему ласковым…
Не успел он оторваться от окна, как звякнул замок в двери — принесли обед. Порядочный ломоть пшеничного хлеба и полнехонький котелок пшенной похлебки с мясом. Не то что в тюрьме — на воле он редко видел такой сытный харч. «Не иначе как из солдатской кухни. Это высоколобый, наверное, старается. Думает, обедом и льстивым словом купит меня. Не на того напал!»
На следующее утро Иван так и сказал высоколобому на допросе:
— Предателем я не стану. Это — мои последние слова.
Тот, видимо, не впервые слышал такие ответы, так как внешне остался равнодушным. Только маленькие нежные пальцы стали мять сигарету:
— Что ж, меня не обрадовало ваше решение. Но этого надо было ожидать… Однако я постараюсь поколебать ваше решение.
На этом расстались.
VIII
Иван был уверен, что его опять потянут в подземную душегубку. Но, к великому его удивлению, конвоиры повели в одиночку. И смотритель, как и вчера, принес щедрый обед с солдатской кухни. Но на этот раз Иван не дотронулся до еды. Все его мысли и чувства вытеснил ледяной страх перед неизвестностью: что будет дальше?