Золотые ворота. Черное солнце

— Жилось мне у Максима неплохо. Работы было немного: убрать в комнатах, разнести по указанным адресам какие-то пакеты. Вот, собственно, и все. А большего Бендюге и не надо было. Как я потом точно узнал, через мои руки в городе шла почти вся торговля наркотиками. Однако готовил меня «иллюзионист» еще для одного крупного дела. Незадолго до нашей встречи Бендюга сбежал из Сибири и легализовался под вымышленной фамилией. Он уже имел несколько судимостей и хорошо понимал: в советское время методами классического грабежа и насилия ничего не добьешься. Поэтому начал хитрить. Сначала поработал немного подметалой в какой-то цирковой труппе, пригляделся, как делаются «фокусы», и стал упорно трудиться над «собственным номером», для чего ему нужен был лишь один напарник. Чтобы не связывать себе рук, Бендюга решил сделать своим партнером обыкновенного бездомника, от которого можно было избавиться в любую минуту. И выбор его пал на меня…

Кажется, месяца через три овладели мы коронным номером нашей программы — «сожжением мальчика». Нелегкая это была штука. На сцене на меня набрасывали черный балахон, после чего я должен был лезть в большой черный ящик возле темного занавеса с замаскированной прорехой. Потом свет в зале гас, Максим быстро покрывал ящик покрывалом, пропитанным бензином, и мгновенно поджигал. За считанные секунды, пока пораженные зрители были ослеплены огнем, я должен был молниеносно сбросить с себя балахон, выскочить из ящика и спрятаться за кулисами… Как часто я слепнул и обжигал лицо!.. Уже первые выступления принесли нам шумный успех. Мы выступали как отец и сын Карро-Коррадо. Но вскоре Максим решил завязать, пока им не заинтересовалось ГПУ. Распространил по городу слух, что Карро-Коррадо дают прощальный номер «сожжение мальчика». Трудно вообразить, какой ажиотаж вызвало это известие. Билеты продавались втридорога, помещение трещало от публики. Нас встретили громом аплодисментов. Когда меня «сожгли», Бендюга почему-то не включил свет. Сотни людей терпеливо сидели в темноте несколько минут. Потом послышались выкрики, свист, топот. Стали искать Бендюгу. Его не нашли, а меня схватили…

Олесь сокрушенно вздохнул, приложил ладони к пылающим щекам. Его затуманенный взор устремился куда-то вдаль, точно юноша старался разглядеть то, что навсегда осталось за занавесом времени. Он долго сидел молча, и Антон Филимонович ни словом, ни жестом не побеспокоил его.