Золотые ворота. Черное солнце

— Очутился я, значит, в колонии для малолетних: не захотел, видите ли, сознаться, что в Киеве у меня есть родные. Жил под выдуманной фамилией. И не знаю, куда бы меня завела судьба, если бы не встретил там воспитательницу Ирину Антоновну. Это был первый человек, к которому я прикипел всем сердцем. Именно ей я признался, что у меня есть мама, дом в Киеве. Короче, благодаря ей я вернулся на Соломенку после трехлетних блужданий по свету. Бабусю уже не застал — умерла. А маму еле узнал: поблекла, поседела. Дед тоже здорово подался. Нелегкое, видно, горе взвалил я на их плечи. Однако встретили они меня без слова упрека и никогда впоследствии не вспоминали о моем позорном поступке. Но я всегда чувствовал неискупимую вину перед ними. Возможно, именно поэтому и не установилась у нас та непринужденность в отношениях, которая присуща всякой нормальной семье. Я жил хоть и на положении именинника, но сам по себе. Ходил в школу, много читал, лелеял никому не поведанные мечты… В ту пору в газетах много писали об эре авиации, и мне захотелось стать летчиком. Голодным беспризорником я никогда не накидывался с такой жадностью на еду, с какой набросился на учебники, чтобы подготовиться для поступления в авиашколу. И, наверное, поступил бы, если бы не подвело зрение. Сказались те проклятущие сеансы «сожжения мальчика»! И все же эта неудача не сломила меня. Я страстно любил музыку и успешно сдал экзамены в консерваторию. Но не суждено было осуществиться и этой моей мечте. Вскоре у меня началось заболевание суставов, и я вынужден был оставить консерваторию. К счастью, в Октябрьской больнице встретился с вами, и вы помогли мне выстоять, не согнуться… Вот так я стал студентом университета. Исправно посещал лекции, успешно сдавал экзамены, но делал все это как бы по обязанности, не для себя. После ухода из консерватории в моей душе словно что-то угасло, умерло навсегда. Я чувствовал, что филология — не мое призвание, что это тропинка, на которую я ступил чисто случайно. К тому же у меня все больше осложнялись отношения с однокурсниками. Если сказать кратко, то на Новый год, возвращаясь на лыжах из Пуща-Водицы, я твердо решил оставить университет и попытаться найти свое счастье в медицине. Но до этого, как видите, не дошло: меня выгнали из университета прежде, чем я сам его оставил. И причиной этого — все тот же Бендюга. Я встретил его случайно на вокзале. Голодного, больного, бездомного. Он клялся, что стал другим, кровью смыл на фронте свое позорное прошлое, и я поверил ему. И впустил в свой дом. Но, оказывается, добро не всегда оплачивается добром: вскоре я заметил, что Бендюга каким был, таким и остался. Вы спросите: почему не заявил об этом в милицию? Потому что не в моей натуре доносить на тех, кто хоть раз сделал мне что-то доброе. Я только выгнал его из своего дома. А на днях в деканат пришло письмо. Анонимное. Утверждается в нем, что я гнусный преступник, свой дом превратил в нелегальную квартиру для темных типов, фабрикую для них фальшивые документы… Наше курсовое комсомольское бюро, пока я на лекциях сидел, пошарило в моей комнате и черт знает откуда два каких-то паспорта извлекло. Жизнью клянусь: я их никогда и в глаза не видал! Они подкинуты! И скорее всего — самим же Бендюгой. Но кто поверит мне, когда доказательств, собственно, у меня нет никаких?.. Вчера курсовое комсомольское бюро приняло решение просить ректора исключить меня из университета, а дело передать следственным органам. Вот так и в третий раз вдребезги разлетелись мои мечты. Недаром же говорят: когда колеса телеги с кривыми ободами, то сколько ее на прямую дорогу ни ставь, она все равно свернет на обочину. Вот я и думаю: а не лучше ли опрокинуть такую телегу, чтобы не мешала другим на дороге?..

Слушал Антон Филимонович юношу, и в памяти всплывали уже затуманенные временем воспоминания: кременчугский сиротский приют, поместье степного магната Выхристюка, партизанские ночи в днепровских плавнях… Сколько трудностей пережил он в далекие сиротские годы! Но ведь то была пора бесправия, всенародного горя и страданий. Что же сейчас порождает в людях ненависть и вражду друг к другу, подлость и жестокость? Неужели моральные болячки передаются из поколения в поколение, как наследственный недуг? Как же вытравить их из человеческого сознания?