Золотые законы и нравственные правила. С комментариями и иллюстрациями

Другой французский почитатель Пифагора – Антуан Фабр д’Оливе (1767–1825), фигура еще более необычная, чем Марешаль. Некоторые результаты его работы над наследием Пифагора учтены в этой книге. Он тоже был участником Французской революции, радикальным якобинцем, драматургом-демократом, создававшим народный театр, исследователем наследия средневековых трубадуров (он собирал по рукописям песни трубадуров в те же годы, когда фон Арним и Клеменс Брентано собирали и обрабатывали немецкие народные песни), но после поражения революционных движений, в наполеоновскую эпоху, занялся созданием всечеловеческой религии, которая объединит индуизм, буддизм, египетское наследие, библейскую веру и современный оккультизм. При этом он опирался на проект «всемирной истории», предложенный еще полвека назад Вольтером: писать обо всех народах земли, как, несмотря на войны, народы смогли вместе жить, как, несмотря на разрывы, сохраняются обычаи. Только Фабр д’Оливе придал этому проекту практическое религиозное измерение: если история человечества едина, а религия влияет на людей, то почему не восстановить – и одновременно изобрести – всемирную религию?

По его мнению, библейская мудрость выражена прежде всего в самом языке, библейском иврите, дух этого языка перешел и в язык финикийцев, и оттуда его заимствовал Пифагор. Поэтому Пифагор стоит ближе к подлинной мудрости Бога, к подлинной библейской мудрости, чем христианские священники, знающие Библию в переводах и толкованиях и не умеющие понимать смысл букв и их соотношение со всемирной историей. Так, буква А означает Адама и весь человеческий род во всем его могуществе, и во всех словах, где есть буква А, есть намеки на судьбы человечества. А буква Н означает Ноя и покой после бури, после всемирного потопа, и поэтому если в слове есть буква Н, как в слове «ночь» или «надежда», то оно несет в себе идею покоя. Для нас эта лингвистика однозначно лженаучна, но тогда она была интересной попыткой систематизировать всемирную историю в соответствии и с психологией людей, ищущих покоя, и с индивидуальным человеческим развитием, и с освоением окружающего мира, когда люди заселяют землю, воюют и заключают мир. В конце концов, в то же самое время в Германии Шлейермахер и его последователи-романтики, такие как Новалис, читали Библию как роман воспитания, роман о взрослении, понимая изгнание из рая как конец детства, всемирный потоп – как подростковый кризис, а вавилонскую башню – как юношеские амбиции. Просто Новалис говорил, что он поэт, хотя и горный инженер по профессии, а Фабр д’Оливе полагал себя ученым-эрудитом.

Но, в любом случае, французский писатель считал Пифагора первым толкователем этих всемирно-исторических смыслов букв семитских языков и полагал, например, что учение Пифагора о числах произошло из созерцания буквы Т, которая означает и деление на два, и появление числового ряда, и равновесие, и гармонию. Из буквы Т произошла «тетрадь», то есть «четверка» по гречески, – она и совершенное число пифагорейцев, квадрат, и тетрадь для записи задач, и правильное устройство общества, где все равны, как при построении на площади (а для дальнейших эзотериков – и карты Таро). Фабр д’Оливе пытался воссоздать всемирную историю своими руками, уверяя, что миром должны совместно править император, будущий новый Наполеон, римский папа, который объединит вокруг себя и восточные религии, и философ (может быть, он имел в виду себя самого), который будет объяснять, как устроено человечество, как оно пришло к нынешнему состоянию, и давать советы, как ему примириться и более не ссориться, – эту идею потом развил философ Вл. С. Соловьёв в статье «Русская идея». Фабр д’Оливе перевел «Золотые стихи» Пифагора, конечно, не принадлежащие самому Пифагору, – это поэма по мотивам его учения, которая знакомит с ним, еще в античности философ Гиерокл подробно прокомментировал эту поэму.