Золушка Forewer

— Сейчас ты усечешь по полной программе.

— Фифа, ты только по морде не бей…

Это открывается дверь и Валик высовывает свой мясистый нос в пространство за дверью. Смерив меня презрительным взглядом (из-под локтя Фифы) Валик лоцирует все тоже пространство коридора. Ага, вот оно, вижу по его глазенкам, что искомое приближается.

Этим искомым оказался паренек с совершенно выцветшим прыщавым лицом и гнилозубой улыбкой. Я увидел, как он улыбнулся Валику, заискивающе и, в тоже время, с какой-то долей собственного превосходства.

Ну что же, посмотрим, насколько появление этого мальца-удальца повлияет на продвижение нашего общего дела. Махнув рукой, я отправился в студию наблюдать, как развивается истерика у Миши Канцельбогена.

Если говорить о простых вещах, то истерика — это самая простая реакция на стрессовую ситуацию, особенно тогда, когда ситуация совершенно не у вас под контролем. Я знаю Михаила Шмулевича Канцельбогена, как очень выдержанного и спокойного человека. Он бы и остался очень деликатным и милым еврейским мальчиком, если бы не стал работать в шоу-бизнесе. А поскольку навыки деликатности у него остались, а хамов, особенно в нашем небольшом мире искусства всегда хватает, то и Мишка вынужден был реагировать на хамство истерикой. Почему? Потому что только в состоянии истерики он мог позволить себе сказать о человеке то, что он думает. Куда-то, знаете ли, пропадает воспитание, когда у вас истерика. А если к тебе предъявляют, мол, говорил ты про меня такие-то гадости, можно смело ответить, мол, да, говорил, каюсь, у меня была истерика, в натуре! Прости гада! Срабатывает. В девяносто пяти случаях из ста. В остальных пяти можно получить — и не только по морде. Очень скоро Мишка твердо усек, когда и с кем можно себе истерику позволить. Так что… учитесь у умного человека, господа, пока он вам преподает уроки мастерства в управляемой истерической реакции организма.

Я остался в небольшом замкнутом пространстве в самом уголке студии. Показалось, что именно в этом месте я смогу побыть один и хоть как-то сосредоточиться на предстоящем деле. Не хотелось бы запороть то, что я делаю просто потому, что мне это не нравиться концептуально. Профессионалы должны работать с любой концепцией. Только на телевидении я не профессионал. Я профессионал на театральных подмостках. А в студии я пока что никто. Ноль. Но что будет с единицей, если ее не подкрепить нулями с нужной стороны? Она так и останется единицей. Ноль без палочки тоже просто ноль. Единение же нуля с единицей… Точно в десятку. Мои псевдо-философские размышления о роли нуля в современном телевизионном процессе были неожиданно прерваны появлением в студии столь долгожданной мегазвезды. Той самой вожделенной единицы.

На этот раз появление Ванадия Алахова в студии происходит еще более впечатляюще. Ванадий — сама собранность. Он энергичен, деловит, входит в студию быстрым шагом, так что его подхалимы отстают от него, как свита отстает от Петра на картине то ли Бенуа, то ли Лансере про начало Петербурга. Он косит под оксфордский стиль — трехдневная щетина на лице, очки в тяжелой оправе, рубашка без галстука, этакий демократ-максималист только-только из-за бугра. Он говорит уже совершенно по-другому, так, как мы привыкли его слушать: скороговоркой, почти слепливая фразы в одно слово, но звуки произносит настолько четко, что каждое слово ты точно слышишь. Немного теряется интонация, точнее, собственной интонации почти что нет. Получается некий безликий образ ведущего-тарахтелки. Наверное, это секрет его особой популярности. При такой дикции каждый представляет себе те интонации, которые устраивают именно его воображение. Что же, посмотрим, что из нашего проекта получится.

Пока что к Ванадию наперерез бросился Мишаня и начал обнимать мегазвезду, трясти его своими пухлыми ручками, понимая, что вот-вот появятся охраняющие тело мегазвезды и Мишаню без церемоний от тела отстранят. Главное, чтобы его девицы успели запечатлеть этот счастливый момент во всех ракурсах.

— Я счастлив! Это грандиозно!! Вы в нашей студии!!!

С каждой фразой истерический пафос в словах Миши Канцельбогена нарастал. Неожиданно Ванадий вывернулся из объятий Мишани и произнес своей привычной скороговоркой:

— Достаточно. Начинаемработу. Времянеждет. Записываемспервогодубля. Всемвсепонятно?

— Понятно. Начинаем работу. А гггде этот?

Этот, скорее всего, я… Ладно, Мишаня, я тебе это припомню… Я человек не злопамятный, но и склерозом не страдаю.

И все-таки я восхищаюсь тем, как Алахов строит фразы. Короткие рубленые, они точны и в тоже время при их скороговорке настолько удобоваримы, он все-таки великий профи своего нелегкого дела. Что-то я на его профессионализме зациклился. Пора и о своем вспомнить…

Выхожу и впериваю взгляд в Алахова.

— Ну что, начинаем работу? — слова произношу четко, раздельно, выговаривая буквально каждый звук.

— Давайтеслованамониторипошли…

— Может быть, сначала обсудим…

— Наэтонетемени. Работаемсчистоголиста. Вамвседолжныбылиобъяснить. Зачемя длятакойработы. ДлямелочиестьшестеркаКанцельбоген.