Золушка и Мафиози

Я слежу за ней уже несколько часов и все еще не могу поверить, что она действительно спросила у меня разрешения. Зачем ей спрашивать моего разрешения? Зачем ей беспокоиться о гребаной ванной комнате для гостей? Зачем ей заботиться о том, чтобы подавать на завтрак только то, что я люблю есть? Я не знаю. И ничто из того, что она делает в течение следующих нескольких часов, не отвечает ни на один из этих вопросов. Я слежу за каждым ее шагом по Мессине, надеясь, что в какой-то момент она займется чем-то еще, кроме участия в фестивале, но этого не происходит.

Она покупает сувениры, ест и даже танцует. Она общается с несколькими людьми, но ничего, что могло бы показаться хотя бы отдаленно подозрительным. И вот, когда день подходит к концу, а небо сменило голубой цвет на оранжевый, мне звонит ее водитель и говорит, что Рафаэла указала ему место, где ее забрать. Именно в том месте, где я вижу ее, ожидающую его.

Я отстраняю солдата, отвечающего за безопасность и транспортировку Рафаэлы, и иду к внедорожнику, который я оставил припаркованным рядом с тем местом, откуда выпрыгнула моя жена, когда приехала в Мессину. Я подъезжаю к тому месту, где она ждет своего водителя, и останавливаюсь рядом с ней.

Я опускаю переднее стекло, прежде чем Рафаэла потянется к ручке заднего сиденья, потому что уже знаю, что она никогда не ждет, пока водитель откроет ей дверь.

— Привет, принцесса.

— Тициано? — Она моргает, искренне удивляясь моему присутствию. Нахмурившись, Рафаэла открывает пассажирскую дверь и садится рядом со мной. — Что ты здесь делаешь? — Спрашивает она, поворачиваясь ко мне.

— Я следил за тобой.

58

РАФАЭЛА КАТАНЕО

Он следилза мной. Я мысленно повторяю слова, пытаясь найти в них смысл, но ничего не получается.

— Зачем?

Я поворачиваюсь лицом к Тициано как раз в тот момент, когда он заводит внедорожник.

— Я не верил, что ты действительно могла просить разрешения, чтобы просто сходить на фестиваль.

Мое лицо вспыхивает.

— По крайней мере, ты честен.

— Я всегда был честен с тобой.

— Да, но почему-то ты думаешь, что я лгу. — Слова произнесены гораздо более резким тоном, чем я планировала, но остановить бегущее по венам возмущение невозможно. Этот негодяй последовал за мной. — Тебе не чем заняться? Закончил с горой бумаг, наводнивших твой кабинет?

— Не совсем. Но знать, что ты собираешься делать, было важнее. — Чистое выражение его лица только сильнее меня злит. — Зачем ты это сделала? Зачем просила моего разрешения?

— Я объяснила! — Мой голос повышается, и я закрываю глаза и сжимаю кулаки, делая глубокий вдох. Нет, Рафаэла, ты не можешь ударить его по лицу, как бы тебе этого ни хотелось и как бы Тициано этого ни заслуживал. Я медленно выдыхаю, прежде чем снова заговорить. — Вдруг, я бы опоздала на ужин. Я не хотела делать этого без твоего ведома.

— Но почему? Почему тебя волнует знаю я или нет?

— Потому что у нас есть соглашение! — На этот раз без дыхания мой голос звучит так низко и контролируемо, как мне хотелось бы. — Я выполняю свою часть, ты — свою. Дни — мои, ночи — твои. И, возможно, я вторглась бы в то пространство, которое, как мы договорились, принадлежит тебе. Как трудно это понять?

— Понять — легко, поверить сложновато.

Громкий выдох вырывается из моего горла, когда я смотрю на мужа, не в силах поверить в это. Прости меня, Господи, за богохульство, но даже пытки, которым подверглась Санта-Мартина, не были столь разрушительно раздражающими, как общение с Тициано Катанео.

— Ты расстроена, — говорит Тициано, сидя в кресле у камина в спальне, когда я выхожу из гардеробной, приняв душ и переодевшись к чертову ужину.

Пойти сегодня в крыло к его маме — опасное решение. Я на шаг ближе к взрыву, и если Анна выведет меня из себя сегодня, то я действительно не знаю, на что способна. Я резко выдыхаю, опустошая легкие за один раз, и все равно остаюсь такой же злой, как и тогда, когда они были полны.

— А ты гений. — Он хватает меня за запястье, когда я пытаюсь пройти мимо него, и, мягко потянув, придвигает ближе, усаживая меня к себе на колени, боком. — А может, и нет, если ты считаешь, что держать меня сейчас так близко к себе хорошая идея.

Тициано смеется и облизывает губы, а затем целует мою руку, тот участок кожи, который ближе всего к его губам.

— Такая злюка… — Я пытаюсь встать, но он обнимает меня за талию, удерживая на месте.

— А что? Ты бы предпочел, чтобы я притворялась? А? — Спрашиваю я, и от возмущения мой голос звучит пискляво. — Отвечай?

— Я этого не говорил.

— Потому что ты лицемер, Тициано Катанео!

С каждым моим словом гнев поднимается в моих жилах, а удивленное выражение лица мужа после этого обвинения только усиливает мой гнев.

— Неужели? — Он наклоняет голову, как будто ему любопытно, и я клянусь Богом, что, если он не отпустит меня в ближайшее время, я схвачу его за крепкую шею и задушу. — Почему?