Золушка и Мафиози

Мой преследователь следует за моим движением, и я кручусь вокруг него во второй раз. Когда он снова преследует меня, стоя спиной к столу, я вскакиваю, бросаюсь на него и обхватываю ногами его талию, отбрасывая влево как можно большую часть своего веса.

Секунды, которые он проводит, ошеломленный, это все, что мне нужно. Я засовываю пальцы ему в глаза, подаю свое тело назад, затем вперед, прижимая его голову к железной колонне, которая держит панель управления на потолке.

Я слышу, как кричит другой мужчина, но не обращаю на это внимания. Я сосредоточена на том, чья голова у меня и чья кровь течет из глаз и смачивает мои руки. Еще один выпад вперед, еще один удар головой о железный прут со всей силой, на которую я способна, и его тело обмякает.

Я вскакиваю, упираясь ногами в землю, и оказываюсь лицом к лицу со вторым противником, прежде чем первый упадет. Задыхаясь, я смотрю в полное ненависти лицо того, кто все еще стоит на ногах.

— Гребаная шлюха! Я выебу все твои дырки, прежде чем выпотрошу тебя, сука!

— Ты правда собираешься? — Спрашиваю я, наклоняя голову. — А может, я трахну твои перед тем, как убью тебя, или после этого. Пусть муж решает.

Адреналин наполняет мои вены и будоражит кровь сильнее, чем в любой из тех случаев, когда Тициано позволял мне участвовать в его пытках или наблюдать за ними. Это… по-другому. Лучше.

Страх пробивается сквозь стены моего мозга, пытаясь проникнуть в мое сознание, но я блокирую его. Не сейчас. Я смотрю на своего противника, размышляя, как от него избавиться. У меня больше нет элемента неожиданности, и мне не удастся заставить его сесть за стол переговоров.

Он тоже не нападает на меня, боясь, на что еще я могу быть способна. Я почти читаю вопрос в его глазах: "Что еще она умеет? Чему еще монстр научил ее?"

Многому. Тициано многому меня научил.

И то, что эти люди ранены, устали и недоедают, безусловно, является моим главным преимуществом. Они медлительны, а я нет. Я бегу, пользуясь тем, что нахожусь ближе к операционной.

Я вхожу, не включая свет, и захлопываю дверь, поворачивая в ней ключ, моля Святых, чтобы моя сенсорная память помогла мне. Я моргаю, пытаясь быстро адаптировать глаза к темноте, и вытираю руки об одежду.

Быстрее. Мне нужно быть быстрой.

Я бегу туда, где, как мне кажется, находится тележка с приборами, и протягиваю руку, стараясь сделать это торопливо, но молча.

— Думаешь, ты сможешь спрятаться? — Мужчина смеется. — Все, что ты сделала, это упростила ситуацию. Я привяжу тебя к этому чертову столу, а когда закончу с тобой, может быть, брошу в бак с кислотой. Младшему боссу нечего будет хоронить!

Звук его тела, врезающегося в стену, снова приводит меня в чувство. Я делаю еще несколько шагов вслепую, нащупывая тележку, но боясь задеть ее и выдать свои намерения. Я дышу через рот, раскинув руки, ищу и безумно повторяю в голове молитву: "Пусть Тициано не двигал тележку. Пусть Тициано не двигал. Пусть Тициано не двигал".

Бинго.

Я нащупываю различные инструменты, но мне нужна определенная форма, и когда я нащупываю ее, я хватаю ее и возвращаюсь к двери так тихо, как только могу.

Я прислоняюсь к стене, едва дыша, чувствуя, как камни вибрируют от каждого удара моего тела о дерево рядом со мной, готовые вот-вот проломиться.

Я поворачиваю основание инструмента в руке и, когда рукоятка ломается, задерживаю дыхание.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Мужчина бросается к двери, она открывается, но он поворачивается в другую сторону, ища меня, упуская единственный шанс увидеть меня до того, как я начну действовать. Когда его лицо поворачивается и он находит меня, освещенную светом из центральной комнаты, я уже готова.

Я направляю паяльную лампу ему в лицо, и он вскрикивает, в отчаянии поднося руки к лицу и обжигая их при этом. Пламя достигает максимума, и когда он подается вперед, пытаясь меня обезоружить, я отпрыгиваю назад.

Отчаяние ослепляет его настолько, что он немеет. И пока он пытается унять мучительную боль, плавящую его кожу, я поджигаю его одежду. За несколько секунд она превращает его в живой факел. Он в отчаянии бегает по комнате и, по милости святых, добегает до заостренного крюка, лежавшего у защитного стекла резервуара, и насаживает себя на него.

Я выключаю факел, задыхаясь и моргая глазами. Мое тело прижимается к стене, а разум тонет в смятении, поскольку адреналин разом покидает мое тело.

— Рафаэла! Рафаэла!

Голос Тициано выводит меня из оцепенения, и я выбегаю из комнаты. Из лифта выходят Тициано и еще как минимум полдюжины мужчин, но я не вижу никого из них, только своего мужа.

Он не сразу замечает меня, его глаза бегают по комнате, словно пытаясь понять, что произошло, и когда они доходят до меня, Тициано бежит ко мне.

Я бросаюсь в его объятия, его сердцебиение гулко отдается в моей собственной судорожной груди. Он раздвигает мои щеки, осматривает лицо, затем каждый сантиметр моего тела на предмет повреждений.

— Я в порядке, — говорю я. — Я в порядке.